Варяги и варяжская Русь. К итогам дискуссии по варяжскому вопросу - [20]

Такая интерпретация ранней русской истории вызвала неприятие даже со стороны тех, кого относят к основоположникам норманизма. В 1761 г. Миллер сказал о неправоте Далина, «когда немалую часть российской истории внес в шведскую свою историю». В 1773 г. он дал более развер­нутую характеристику его труда: «Далин употре­бил в свою пользу епоху варяжскую, дабы тем блистательнее учинить шведскую историю, чего однако оная не требует, и что историк всегда не кстати делает, если он повести своей не основывает на точной истине и неоспоримых доказательствах». Положения Далина, ставил Миллер окончательный диагноз, основываются «на одних только вымыслах, или скромнее сказать, на одних только недоказанных догадках...». Затем Шлецер, ведя речь о «смешных глупостях» писавших о России иностран­ных ученых, в качестве примера привел «Далинов роман о Голмгордском царстве». И Карамзин говорил «о всех нелепостях ученого Далина», о его склонности «к баснословию». Также, как и Да­лин зеркально отражая предшествующую историографию и методы ее работы с историческим материалом, секретарь коллегии древностей и лучший знаток саг Э.Ю. Биорнер (1696-1750) утверждал, что «все глав­ные русские области украсились шведскими названиями» (Белоозеро - Биелсковия или Биалкаландия, Кострома - замок Акора и крепость Акибигдир, Муром - Мораландия, Ростов - Рафсстландия, Рязань - Ризаландия, Смоленск - Смоландия).

На возникновение норманизма в шведской литературе и его распро­странение в западноевропейской историографии в целом также способ­ствовала французская литература XVII в., отредактировавшая, с учетом современных ей реалий, мнение Герберштейиа о Вагрии как родине ва­рягов и, в связи с этим, выводившая их из Дании, в которой раствори­лась Вагрия. На этот процесс оказало огромное воздействие и то обстоятельство, что мнения о родине и этнической природе варягов, выска­занные в 1607, 1615 и 1649 гг. Маржеретом, Петреем и Филиппом («вы­ходцы из Дании», «шведы»), попали в том же веке на уже хорошо воз­деланную исследователями почву о широкомасштабных действиях норманнов конца VIII - середины Xl в., в связи с чем дали повод гово­рить еще об одном объекте их экспансии - Восточной Европе, где они якобы были известны под именем «варяги». Как предельно четко и лаконично выразил эту мысль в западноевропейской историографии А.Л. Шлецер: «Кто кроме норманн, держа в трепете всю побережную Европу, мог быть в Руси». В русской науке, чтившей все сказанное Шлецером, понятно, не могли думать иначе. Так, Н.М. Карамзин, задавшись риторическим вопросом: «Могли ли норманны оставить в покое страны ближайшие: Эстонию, Финляндию и Россию?», тут же давал на него ответ: «...Не было на севере другого народа, кроме скандинавов, столь отважного и сильного, чтобы завоевать всю обширную землю от Балтий­ского моря до Ростова...». Н.А. Полевой, в свою очередь, доказывал завоевательный характер действия варягов в Восточной Европе обраще­нием к истории действий норманнов в Западной Европе, в частности во Франции и Англии.

М.П. Погодин искренне недоумевал по поводу позиции своих оппо­нентов: «То есть, норманны ездили и селились в Голландии, Франции, Англии, Ирландии, Испании, Сицилии, на островах Оркадских, Ферер-ских, на отдаленной и холодной Исландии, в Америке - и не были у нас, ближайших своих соседей». Викинги, продолжал свою мысль историк, господствовали «по всему взморью, ближнему и дальнему, ходили бес­престанно на все четыре стороны», вообще были хозяевами на всех евро­пейских морях, действуют везде, и они, конечно, не могли оставить в покое Русь «для них самую удобную, подлежащую и подходящую...». Он же подчеркивал, что «действуют наши варяги-русь тождественно с нор­маннами в Англии, Франции, Италии, на море Немецком, Средиземном, Черном: одни и те же приемы». В 1931 г. норманист В.А. Мошин вер­но заметил, правда, говоря о XVIII в., что призвание варягов было по­ставлено «в связь с норманской колонизацией вообще», но эти слова полностью относятся к предшествующему столетию. Вот почему в За­падной Европе сразу же возникло почти массовое убеждение, согласно которому якобы из летописи ясно, «что варяги - единоплеменники нор­маннов, нападавших на западноевропейские страны во-второй половине IX и в начале X века».

В свете сказанного ошибочным выглядит заключение А.А. Хлевова, что норманская теория «фактически отсутствовала в зарубежной» исто­риографии XVIII века. Как раз напротив. Зародившись в западноев­ропейской литературе XVII в., в следующем столетии она пустила в ней глубокие корни и фундаментально разрабатывалась в шведской и немецкой исторической науке. Г.Ф. Миллер и Г.З. Байер, вобрав основные положения норманизма у себя на родине, перенесли его в Россию, где это учение приобрело особое политическое звучание в силу проведения им резкой грани между «цивилизаторским» Западом и «диким» Востоком, все более углубляемой исследователями (как в России, так и за ее преде­лами) XVIII и начала XIX века. Так, Ф.Г. Штрубе де Пирмонт, считая рус­сов частью «готфских северных народов», утверждал, начиная с 1753 г., что они принесли законы восточным славянам, которые те не имели. Роль Запада в деле приобщения «дикого» Востока к «цивилизации» довел до абсолюта А.Л. Шлецер, придав новый импульс работам своих евро­пейских коллег в области варяго-русского.