Варяги - [51]
— Отпустили, — откликнулось несколько голосов.
— Ин ладно. Правильно сделали.
Вскоре вокруг потухающего костра слышался лишь храп уставших людей. Даже сторожа дремала. Здесь, на полдороге от Плескова к Новеграду, в окружении лесов, дружина чувствовала себя в безопасности.
Воевода Рюрик с раздражением смотрел, как передовой корабль заворачивал в знакомую широкую реку. Низкие, заросшие кустарником берега. Мыс, усеянный валунами. Слева тянулся необозримый простор этого проклятого озера-моря. Теперь оно поуспокоилось, лениво катит валы, отдыхая от недавней бури. А несколько дней назад, когда он, не выдержав бездельного ожидания, велел выводить корабли, все кормщики пришли к нему и, не сговариваясь, сказали: «Нет».
Вправо озеро-море втягивалось в прямой рукав. Указывая на него, Блашко сказал Рюрику:
— То река наша, прозывается Мутная. Ещё до полудня придём в Ладогу. Там стоянку сделаем...
— Зачем мне стоянка в Ладоге? — нетерпеливо спросил Рюрик. — Пойдём прямо в Новеград.
— Нет, воевода, того делать никак нельзя, — возразил Блашко. — К Ладоге и то надо с береженьем подходить. Не одной ладьёй плывём. В граде подумать могут: враги мы. Затворятся.
— Выходит, не ждут нас словене, старейшина? А как же приглашение?
— Ты, кажись, забыл, воевода, обычаи наши. В Новеград прямо полезешь, словенам в обиду будет. У нас к приходу гостя заранее готовятся. В Ладоге остановимся, к новеградцам гонца пошлём. Изготовятся они к встрече, дадут знать, тогда милости просим...
Хотелось Рюрику оборвать старейшину, чтоб не лез со своими глупыми советами, но и братья, и пятидесятники, внимательно слушавшие беседу, согласно закивали головами. Крепко, видать, запомнили прощание с Арконой, боятся, чтобы и встреча с Новеградом тем же не обернулась, если поспешность в предъявлении хозяйских прав проявить. И Рюрик склонился к осторожности. Путь назад отрезан. Если к словенам боем ломиться, надо их на колени поставить. Удастся ли? Их много. Придётся повременить, согласиться со старейшиной Блашко.
Рюрик круто повернулся, пошёл к шатру, поставленному на корме. Впервые видел Блашко — воевода откинул полог шатра Милославы. Трувор, Синеус, пятидесятники остались на носовом настиле, молча, исподлобья глядели на низкие берега Мутной. Блашко же смотрел на свою насаду, что шла попереду: там дружина песню завела.
Выгребать супротив реки нелегко. Горбились спины гребцов, посконные рубахи потемнели от пота, но глубоко сидящие ладьи шли ходко.
По-прежнему уплывал назад однообразный лес с редкими проплешинами полян. Он подступал к самим берегам и круто обрывался на откосах, усеянных валунами. На полянах кое-где торчали стожары, вокруг них валялись остатки прошлогодних одоний. Только они и свидетельствовали о близости человеческого жилья. Самих людей, ни одного человека, не видно было ни на берегах, ни на реке.
«Упредил Михолап, — думал Блашко. — Как бы ладожане в детинце не затворились. Тогда что делать? Рюрик в Новеград рвётся. Ежели ладожане не примут миром, напрямки туда пойдёт. Того допустить нельзя...»
Вдали на правом берегу зачернел частоколом ладожский детинец. Умно ставленный на двухсаженном обрыве, он нависал над рекой — любой лучник успеет метнуть десяток стрел вниз, пока незваный гость будет карабкаться по обрыву. Оттого здесь и частокол поставлен пониже, и ворота железом не окованы. Ими и пользуются те, кому лень пройти чуть подале, к пологому спуску. Зато с других сторон детинец обнесён могучими плахами, а кое-где и целыми стволами деревьев. Не поленились ладожане и ров выкопать, и ворота оковать. По углам частокола башни срублены. На глаз, десятка три лучников в такой башне поместится. Сверху им далеко видно, и стрела, пущенная оттуда, двойную силу имеет.
Ладожане, хотя и живут сами по себе, имеют малую дружину во главе с воеводой Щукой, однако ж Новеград чтут за старшего брата. Воевода ладожский ещё Гостомыслом посажен с наказом беречь землю словенскую от нападения врагов с Нево-озера. А коли ладожане сами будут не в состоянии с ними справиться, упреждали бы о том Новеград. На соблюдении этого ряда крепится любовь меж Ладогой и Новеградом.
Чем ближе подходили ладьи к детинцу, тем пристальнее всматривался Рюрик в вырастающие стены крепости. От воды до подножия обрыва лишь узкая полоска берега — на телеге проехать, стадо скотины прогнать, ладью малую приткнуть.
«Немало воинов ляжет, пока поднимутся наверх, — прикидывает воевода. — Такую твердыню только осадой брать».
Воины и немногие семьи толпятся на настилах кораблей, тревожно всматриваются в новый словенский град. Перекликаются с ладожанами, поспешно высыпавшими на стены, вои дружины старейшины Блашко. Каждый не единожды бывал здесь, жителей знал, кое-кто и жён отсюда взял. Потому и выкликают родичей и знакомых. Наконец-то домой пришли. Смертно надоел поход этот. Да и возвратились не то хозяевами, не то пленниками. Молодец Михолап — на полпути сбег. Теперь уже, наверное, в Новеграде с женой забавляется...
Пристали к берегу ниже детинца, у пологого спуска, от которого к граду вела исколешённая дорога. Вслед за дружиной старейшины Блашко сошли по сходням кораблей Рюриковы вои — оборонённые, как на битву. Сам Рюрик не торопился. Всё ещё не мог оторвать глаз от твердыни. Кажется, и не заметил, как с его корабля проскользнула меж воинов Милослава.
«Редко где найдется столько мрачных, резких и странных влияний на душу человека, как в Петербурге… Здесь и на улицах как в комнатах без форточек». Ф. М. Достоевский «Преступление и наказание» «… Петербург, не знаю почему, для меня всегда казался какою-то тайною. Еще с детства, почти затерянный, заброшенный в Петербург, я как-то все боялся его». Ф. М. Достоевский «Петербургские сновидения»Строительство Северной столицы началось на местах многочисленных языческих капищ и колдовских шведских местах. Именно это и послужило причиной того, что город стали считать проклятым. Плохой славой пользуется и Михайловский замок, где заговорщики убили Павла I.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Автор романа, писатель-коммунист Альва Бесси, — ветеран батальона имени Линкольна, сражавшегося против фашистов в Испании. За прогрессивные взгляды он подвергся преследованиям со стороны комиссии по расследованию антиамериканской деятельности и был брошен в тюрьму. Судьба главного героя романа, коммуниста Бена Блау, во многом напоминает судьбу автора книги. Роман разоблачает систему маккартизма, процветающую в современной Америке, вскрывает методы шантажа и запугивания честных людей, к которым прибегают правящие круги США в борьбе против прогрессивных сил. Книга рассчитана на широкий круг читателей.
Привет тебе, любитель чтения. Не советуем тебе открывать «Реквием» утром перед выходом на работу, можешь существенно опоздать. Кто способен читать между строк, может уловить, что важное в своем непосредственном проявлении становится собственной противоположностью. Очевидно-то, что актуальность не теряется с годами, и на такой доброй морали строится мир и в наши дни, и в былые времена, и в будущих эпохах и цивилизациях. Легкий и утонченный юмор подается в умеренных дозах, позволяя немного передохнуть и расслабиться от основного потока информации.
Эта книга — повесть китайского писателя о «культурной революции», которую ему пришлось пережить. Автор анализирует психологию личности и общества на одном из переломных этапов истории, показывает, как переплетаются жестокость и гуманизм. Живой документ, написанный очевидцем и участником событий, вызывает в памяти недавнюю историю нашей страны.
Украинский прозаик Владимир Дарда — автор нескольких книг. «Его любовь» — первая книга писателя, выходящая в переводе на русский язык. В нее вошли повести «Глубины сердца», «Грустные метаморфозы», «Теща» — о наших современниках, о судьбах молодой семьи; «Возвращение» — о мужестве советских людей, попавших в фашистский концлагерь; «Его любовь» — о великом Кобзаре Тарасе Григорьевиче Шевченко.