«Варяг» не сдается - [79]

Черт побери этого япошку, которому захотелось посмотреть на заход солнца с бастиона крепости. Почему именно сегодня? Почему он должен сопровождать его? Ну работал он на Курино, ну и что? «Я не слуга им». Слизнев полз за ними, с каждой минутой все больше и больше убеждаясь, что он чужой на этом празднике жизни.

Японцы были счастливы от посещения крепости. Их лица светились в темноте, что еще больше пугало действительного статского советника. Он подумал про Зину: она не дождалась его и, наверное, вернулась в свой номер и сейчас уже видит пятый сон. А он, словно идиот, сопровождает атташе, которого толком и не знает.

Что за человек Асаки, можно было только догадываться. То, что он был офицер, Слизнев понял еще в Петербурге. Но вот его слуга… Какой-то темный тип. Слизнев так и не смог заглянуть ему в глаза: японец все время уклонялся или отводил взгляд, словно не хотел, чтобы кто-то видел его лицо.

Наконец все забрались наверх. Асаки посмотрел на недовольно пыхтящего Слизнева, протянул руку и помог ему преодолеть последние метры. Площадка наверху была ровной и выложенной брусчаткой. Слева виднелся бастион, над которым трепетала порванная маскировочная сеть. Под надуваемым, словно парус, пологом темнели стволы зачехленных орудий.

– Кажется, здесь. – Асаки достал бинокль и стал подстраивать окуляры.

Отсюда открывался удивительный вид на залив. В темноте, словно светлячки, горели огни эскадры, стоящей на внешнем рейде. Насладившись видами залива и стоящих в нем кораблей, он перевел окуляры на крепость. Слуга присел возле канистры, скрипнула крышка, и запахло керосином.

Керосин. Зачем им керосин?

И тут Слизнев понял, что капитально влип: это будет поджог, который ему никто не простит. Все видели, что он и Асаки уехали от Стесселя вместе, и если их заметят в крепости – он пропал. И никто не спасет его: ни Безобразов, ни Абаза, которые открестятся от него, как только узнают, в чем собственно дело.

Слизнев подошел к краю крепостного вала и посмотрел вниз. В темноте угадывалось нагромождение скал, возле которых плескались воды Корейского залива.

– Удивительная безалаберность, – проговорил атташе по-японски, не опуская бинокль.

– Что вы сказали? – Слизнев не любил, когда при нем говорили не по-русски. Он терпеть не мог всяких там недоговорок и перешептываний за своей спиной, тем более на чужом языке.

– Я говорю, красота просто неописуемая. Вы знаете, господин Слизнев, – Асаки перешел на русский и повернулся к Арсению Павловичу, – мне искренне жаль, что я уезжаю отсюда, но надеюсь в ближайшее время сюда вернуться.

«Можно подумать, тебя тут ждут». Слизневу захотелось съездить ему по уху, чтобы тот кубарем слетел с откоса. Но он не сделал этого. Слуга Асаки словно прочитал его мысли и повернул голову в его сторону. Глаза были скрыты капюшоном, но его белые зубы светились в темноте, словно большие перламутровые раковины. Арсению стало жутко, и он поднял воротник. Только сейчас он понял, что в своей алчности зашел слишком далеко, и то, что его не накрыла контрразведка, о которой в Петербурге уже складывали легенды, и что его до сих пор не взяли в обработку, он списал на свое везение и Божье провидение. Страшно захотелось найти Катю, схватить ее в охапку, целуя и прося прощения, и бежать, бежать отсюда. Подальше от войны и этих докучливых японцев.

Слизнев перекрестился и зашептал: «Отче наш…» Асаки ухмыльнулся, посмотрел на часы и махнул слуге. Тот поднял канистру и, перевернув ее, пошел вдоль батареи, обильно поливая и без того мокрую землю.

* * *

– Смотрите, что это там? – Катя потянула Истомина за рукав и показала на разгорающийся огонь.

– Так наводят артиллерию, если нет фонаря.

Огонь был прямо перед ними, длинной лентой разгораясь по самой кромке крепостного вала.

Будто в ответ на его слова со стороны моря громыхнул одиночный раскат грома, и следом за ним с нарастающей частотой загремело по всей округе. Это была не гроза, это была артиллерийская канонада в ответ на наглую и внезапную атаку японских миноносцев.

На внешнем рейде случилось то, что должно было случиться. Увидев японскую эскадру, командиры кораблей, боясь ответственности, орали на унтер-офицеров, а те на матросов, загоняя последних в трюмы и заставляя лечь в койки и продолжить сон. Противоречивые команды всех последних дней подействовали так, что, увидев атакующего противника, никто не посмел отдать приказ открыть огонь, до тех пор, пока не увидели шестнадцать шероховатых следов на воде от несущихся в их сторону торпед.

Первым полыхнуло возле «Ретвизана». Броненосец дернулся и дал осадку, забирая в пробоину воду, и даже тогда, наблюдая с командирского мостика «Паллады», Старк думал, что это глупое недоразумение, за которое японцам утром придется принести свои извинения. И только сигнал с броненосца «Цесаревич»: «Я атакован», – рассеял все сомнения. Третьей жертвой ночной атаки стала «Паллада», на которой от взрыва торпеды разнесло батарейные палубы и возник пожар в офицерских помещениях.

Словно по мановению волшебной палочки небо над заливом расцвело огненно-красными шарами, настоянными на удушливом запахе пироксилина. Это стреляла наша эскадра, стараясь отогнать наглых японцев.