Уже лежа в постели, Эрик представлял себе предстоящее путешествие, и от предчувствия новых дорог сердце начинало сильнее биться в его груди.
На следующий день с утра пораньше, как это и было обговорено накануне с Владимиром, Эрик уже был во дворе княжьего терема. Это было довольно высокое двухъярусное строение с высоким крыльцом, выходящим во двор.
С раннего утра возле крыльца толпился различный народ – бояре, тиуны и княжьи гридни. Однако простому смерду попасть в терем не было никакой возможности, поскольку возле крыльца день и ночь дежурила охрана, сторожа покой князя.
Эрик миновал дюжих гридней и по длинному переходу подошел к широкой лестнице, ведущей на второй ярус терема. Там, у подножия лестницы, помещались палаты, где, подобно своей грозной бабке, чинил Владимир праведный суд над своими подданными и принимал их жалобы. Зело сварный народ достался Владимиру, гораздый все беды и неурядицы свои сваливать на властителя!
Сегодня в ранний утренний час в покое еще никого не было, лишь стражник стоял у дверей, да еще один дежурил возле лестницы, ведущей в покои князя.
Эрик в ожидании прошелся несколько раз вдоль стены, увешанной старыми доспехами и оружием – молчаливыми свидетелями ратной славы киевских князей, и, наконец, опустился на темную дубовую лавку, обитую синим бархатом.
Ждать ему пришлось недолго. Вскоре со стороны княжьих покоев послышались тяжелые шаги, и в комнату вошел мужчина среднего роста в богато разузоренном опашне. В его внешности не было ничего необычного – скуластое лицо с прямым, несколько большеватым носом, густые брови, аккуратная русая борода, скрывающая упрямый подбородок. Только очи его были невиданными среди людей – очень светлые, цвета расплавленного серебра. И, как ни скрывалась пронзительность княжьих глаз под длинными, девичьими совсем ресницами, всяк знал: не скрыться от взгляда. Он пронзит твои самые потаенные мысли, и солгать будет нельзя, просто не осмелишься. Старцы говорили, что у княгини Ольги такие же были очи, и князь, видать, у бабки их перенял.
Эрику не довелось повидать Ольгу, но много же он слышал о ней! И часто думалось ему, что многие из обычаев своих князь перенял у бабки: решительность и справедливость и непреодолимое стремленье добиться назначенного во что бы то ни стало! Это было видно даже по осанке княжеской, по горделивой его походке и молодецкой удали.
А ведь немолод уж князь Владимир. Седина уже припорошила виски – благородная память о многотрудно прожитых годах...
– Здрав будь, князь! – поприветствовал Эрик Владимира, поспешно поднимаясь со скамьи.
Владимир ничего не ответил, лишь коротко кивнул в знак приветствия и жестом показал Эрику, что тот может оставаться на своем месте.
– Обдумал ли ты мои вчерашние слова? – сразу же приступил к делу Владимир.
– Обдумал, пресветлый князь, – отвечал Эрик, встав все же со скамьи. Сидеть в светлейшем присутствии было все же неурядно.
– Ведаешь ли, какой важности поручение даю я тебе? Не за товаром посылаю, не на полюдье. Товар пропадет – новый можно прикупить, а ты за верой едешь. Тут оступиться не моги – урон навлечешь и позор великий! Собой всю землю русскую представлять будешь, так смотри, не посрами. Понимаешь?
– Понимаю, – спокойно отвечал Эрик. – Не изволь беспокоиться, пресветлый князь, дело твое исправлю. Верой и правдой служили киевским князьям мои предки, послужу и я. Сомневаться в чести нашего рода нет надобности.
– Вот и докажи это, Варяг, – сказал князь, задумчиво глядя на Эрика.
Варяг – так прозвали Эрика при княжьем дворе, и он уж привык к этому, за обиду прозванье не считал. Гордился варяжскими корнями, доблестью дальних предков. Прибыли они на Русь вместе с Рюриком, Синеусом, Трувором. Разошлись братья княжить по разным городам, и остался пращур Эрика Улаф в Киеве, при Рюрике.
Со временем скончались Трувор и Синеус, остался Рюрик полновластным правителем и стал жаловать своих приближенных. Достался Улафу малый град на границе со степями половецкими.
Недолго радовался старый Улаф – налетели половцы, взяли град и выжгли дотла, а жителей вырезали либо в полон угнали. К тому времени у Улафа немалая была семья, и повзрослевшие сыновья разъехались искать счастья и почета. Жаль им было отца, старого воина, да знали они верно – через пару весен он, тяжко страдавший от былых ран, все равно отправился бы на небо, где его вот уже больше десяти лет дожидалась его жена.
Вот так и получилось, что сыновья Рюрикова сподвижника остались без своего надела. Все, что осталось от княжеского подарка, – горелые руины и покосившиеся каменные идолы. Там, на пепелище, и был достойно погребен старый варяг, а сыновья разъехались в разные стороны, добрым словом поминая родителя.
И, право, стоило его помянуть, хоть и не оставил он сыновьям великих богатств! Только славное боевое осталось оружие, да еще старшему сыну достался неказистый перстень, который в семье их почитали, как волшебный.
С титешного возраста помнили братья отцовские сказы про оберег рода. Давным-давно попал он в семью, и с тех пор переходил из рук в руки.
