Варварин Остров - [42]

Варенька клюнула его в щеку. Губы были сухими и колючими, а вся она казалась взвинченной, нервной. Не было в ней той застенчивости, того тихого послушания и мягкости, что всегда составляли суть ее очарования. Иван Павлович вспомнил, как Варя хохотала в его сне, и с трудом подавил дрожь.

– Здравствуй, милая, – произнес он, стараясь, чтобы голос звучал как ни в чем не бывало. – Я много раз писал, вы что-то не спешили баловать меня ответами. Вот и решил сам вас проведать, узнать, все ли в порядке.

Варенька хотела сказать что-то, но промолчала. По лицу ее точно бы пробегали волны, и у Ивана Павловича появилось ощущение, что она примеряет маски, думая, решая, какая из них более приличествует случаю.

– Где же Володя? Тут, с тобой?

– Нет, он… – Варенька, похоже, нашла нужную интонацию и скорбно произнесла: – Видите ли, дядюшка, я не хотела волновать вас понапрасну, и мне жаль, что придется вам узнать обо всем… – Она вздохнула. – Володя не писал вам, потому что болен.

– Болен? Чем? Простужен, должно быть? Нужно вам было… – Иван Павлович перебил сам себя: – Где Володя?

Дверь храма снова отворилась, выпустив Солодникова. Открылась она широко, и Иван Павлович заглянул внутрь. Увиденное настолько его изумило, что на миг он позабыл про недуг племянника.

– Святые угодники! Это что же…

– Желаете посмотреть? – после краткого приветствия предложил Солодников. – Милости просим.

Иван Павлович принял приглашение и вошел.

Внутри храм выглядел еще более странно, чем снаружи.

Икона там была лишь одна – изображение Панталиона. Белые гладкие стены – уходящие вверх остроугольные треугольники – были расписаны непонятными символами красного, золотого и черного цвета. Диковинного вида орнамент, большие и малые фигуры, переходящие одна в другую – от всего этого рябило в глазах, голова начинала кружиться.

Окна (круглые, как люки) находились высоко под потолком, а пол казался прозрачным, ступать по нему было неловко и страшно, преследовало ощущение, будто он вот-вот разобьется, и ты провалишься вниз.

В центре помещения находилось нечто вроде бассейна, наполненного черной, золотистой и алой водой, причем цвета эти не смешивались, а сама жидкость была живой: двигалась, закручивалась в водовороты, перетекала из одной точки в другую.

Пахло липкой, навязчивой сладостью с примесью чего-то несвежего, прокисшего. Иван Павлович почувствовал, что ему трудно дышать, перед глазами все плыло.

«Господи помилуй, какому божеству возносят молитвы в этом храме?!»

– Мне нужно на воздух, – просипел он.

– Конечно, – охотно отозвался Солодников. – Это вы с непривычки.

На улице, жадно хватая ртом воздух, Иван Павлович слышал, как Варенька говорит полным показного сочувствия голоском:

– Вам нужно отдохнуть, прилечь с дороги. Позже сумеете рассмотреть повнимательнее. Уверена, вам понравится, вы проникнитесь величием и красотой храма Панталиона.

– Мне нужно увидеть племянника, – слабо отозвался Комынин.

– Разумеется! Идемте, прошу вас! Надеюсь, вы не подумали, будто мы хотим этому воспрепятствовать.

Сказав «мы», Варенька объединила себя с Солодниковым.

Володя остался один, в стороне.

Подъем давался Ивану Павловичу еще тяжелее, чем спуск. Он пыхтел и задыхался, стараясь не показать, насколько ему на самом деле плохо.

– Панталион помог мне, вернул меня к жизни. Мы верим, что и Володе он поможет, – ворковала Варенька, поддерживая Ивана Павловича под локоть.

– Чем он болен?

– Недуг его нервического свойства, – ответил Солодников. – Перенапряжение, усталость, дурные сны.

«Дурные сны», – эхом отозвалось внутри у Ивана Павловича.

– Это пройдет. Скоро все изменится. И вам тоже станет лучше. Правильно сделали, что приехали. Панталион никого не оставит.

Последняя фраза прозвучала чуть зловеще, но Комынин постарался отогнать эти мысли: и без того хватало поводов для беспокойства.

Одолев последнюю ступеньку, Иван Павлович откашлялся, передохнул немного, а после двинулся к стоящим тесной группой домикам.

– А где же Глаша твоя? – вспомнил он вдруг. – И все прочие слуги?

Варенька беспечно махнула рукой.

– Покинули нас. Уехали с острова. Кто зимой, кто по воде, как лед сошел.

– Уехали? – ошеломленно переспросил Комынин. Он не мог представить себе, что верная Глаша оставила свою госпожу.

– Вижу, вы удивлены. Право, не стоит беспокоиться. Мы справляемся. А к лету наймем новых. Нам понадобится много людей: мы ведь решили строить имение, окончательно сюда перебраться. Сколько можно ютиться в этих хибарах?

Варенька широко улыбалась, глядя на дядю своего мужа.

Интересно, есть ли твой супруг в составе этого «мы», подумалось Ивану Павловичу, но вслух он этого говорить не стал.

Выходит, они с Володей сейчас наедине с Солодниковым и Варей; нет рядом ни Глаши, ни других слуг – вообще никаких людей на несколько километров вокруг! До оставшихся на берегу рыбаков далеко, а бесконечные ступени отняли остатки старческих, подточенных болезнью сил…

Варя и Солодников глядели на него, не спуская с лиц приторных улыбок, и Ивану Павловичу почудилось, будто в выражении их глаз прячутся предвкушение и жестокая радость.

Глава двадцатая

– Мне нужно увидеть Володю, – сказал Иван Павлович. – Немедленно.