Варвар, который ошибался - [49]

Ко мне наклонилась морда, обросшая черной кудрявой шерстью. Выпученные зенки, хищно нацеленные тяжелые рога… Гул! Свиньяк, лузгавка. Какое-то из чудищ Брадмура! Да еще говорящий!

Сердце прыгнуло к горлу, я заорал. Не то чтобы испугался, скорее — заорал от отчаяния. Все-таки — предсказание Олника грозило сбыться. Чудище мгновенно исчезло, а через секунду меня оглушило многоголосое блеянье. Так он здесь не один, а с товарищами! Сейчас набросятся, растерзают! А я даже не могу защищаться — руки-то скованы!

Я попытался встать, но не сумел — ноги слушались плохо, позорно приземлился на задницу и… узрел стадо чернорунных баранов, настоящих баранов, сбившихся в кучу на другом конце тесного, присыпанного соломой загона. Мои вопли напугали их до полусмерти: бараны блеяли хором, некоторые даже пытались перескочить через заграждение из толстых жердей, посыпая своих товарищей шариками помета. Другие ломились в запертую калитку, лбом, как и полагается баранам.

— Тихо! Тихо, ребята! Я свой! В смысле не баран, но друг!

Тут-то я и увидел, что по ту сторону загородки у двери стоят два человека — один высокий и тощий, второй — крупный, похожий на шар — до того он был толст. Третий, что сдернул мою повязку — замухрышка, почти карлик, как раз перебирался через заграждение. Все трое были в каких-то глухих ритуальных плащах черного цвета, лица скрыты за черными глухими же масками с прорезями для глаз, на головах — черные же остроконечные колпаки. Короче, полный одежный набор для идиота, решившего поиграть в какое-либо тайное общество из тех, что я называл Фальтедро в Зале Оракула.

Впрочем, эти парни не играли.

Это были шеффены, и настроены они были серьезно, хотя бы потому, что передо мной, переброшенная через балку, болталась веревочная петля.

Виселица для старины Фатика.

Веревка грязная и пыльная.

Колючая.

Сейчас, полагаю, мне зачтут приговор.

Гритт!

Высокий дрищ спросил:

— Фатик Мегарон Джарси, ты нас слышишь?

Глупый вопрос.

Я издал слабый стон и поелозил задницей в соломе. Задница болела — помнила свои приключения среди пакгаузов.

— Слышу, слышу. Кха, кха! И даже вижу. Не могли бы вы меня расковать? Я даже голову потереть не могу — а ведь там, спасибо вам, красавцы, большая шишка!

— Тебе отказано в свободе. Тебе отказано в жизни. Но тебе не отказано в правосудии!

Но голос твой дрожит, я чую это. Не такие уж вы и профессионалы, ребята.

— Ну, ладно, как скажете. Кто вы?

— Мы — шеффены вольного суда Дольмира и Одирума. Я — Смерть.

— Я — Воля, — это замухрышка.

— Я — Справедливость, — это толстяк.

— А я — Черный Ужас Ночного Сортира, — а это сказал, как вы догадались, Фатик М. Джарси.

Мои слова не произвели впечатления, хотя толстяк издал звук, похожий на нервный смешок. Голоса шмакодявки и толстяка казались мне смутно знакомыми, однако все трое говорили явно через тряпки, или набив в рот камней, чтобы их не узнали. Но все же где я слышал эти голоса?

Высокий дрищ (видимо, он был главарем) проговорил торжественно и величаво:

— Ты не явился в суд. За неявку в суд приговор — смерть! Мы здесь, дабы свершилось правосудие!

Окатанные формулы, которые он изрекал, отзывались в моей голове нестерпимой болью. Терпеть не могу пафос, особенно когда он помножен на глупость. Шеффены фемгерихта были точно такими же тупыми и не рассуждающими фанатиками, как и кверлинги. И, как и кверлингов, их использовала чья-то злая воля, я был убежден!

— Мы могли убить тебя раньше, ибо приговор уже объявлен нашим судом. Однако же один из нас… — значительная пауза, — зная тебя, испросил милости: тебя препроводили сюда, в убежище одного из наших приспешников, дабы зачитать приговор и умертвить по возможности гуманно.

— Надеюсь, этот кто-то, он знает меня с хорошей стороны? Я бы не хотел, чтобы он знал меня с плохой стороны, потому что знать меня с плохой стороны… это плохо.

Путешествие с Мамоном Колчеком не прибавило мне ума.

Я дернул цепь и обнаружил, что она прикована к стенке. Длины цепи не хватило бы даже для того, чтобы я толком встал. Но сидеть — сидеть я мог, да. На привязи.

Попал ты из огня да в полымя, Фатик.

— Умертвить гуманно — это значит повесить? А не гуманно — это как? Под печальную музыку распилить надвое? Ну, ребята, штаб ваш выглядит не слишком — воняет ваш штаб, прямо скажу.

Они переглянулись: не ожидали, что кто-то будет зубоскалить на пороге смерти. Затем дрищ гулко произнес:

— Фатик Мегарон Джарси с гор Джарси, ты обвиняешься в подлом нападении и убийстве.

Настало время удивительных историй!

Голова моя кружилась, горло нестерпимо саднило. Я закашлялся, сплюнул на солому кровью. Ненавижу простуды, особенно такие сильные, когда горло начинает саднить до крови. Однако обоняние у меня пока еще не отнялось. И оно, как бы вам сказать… Короче, мой нос всегда унюхает женщину. Тело женщины пахнет сладко. Уж такова его природа. А я безумно люблю женщин.

Так вот, несмотря на специфический запах овчарни, я учуял даму. Высоким дрищом была именно она, и, если прислушаться к модуляциям ее голоса, было ей лет около тридцати пяти — сорока.

Главный шеффен — женщина!

Дает мне это шанс на спасение?

Не знаю.