Варшава - [12]

– Тысячу.

– Ну, знаешь, это еще ничего. У нас вот с Ваней пенсия всего по две тысячи. Представляешь, какая несправедливость? – Я киваю. – Всю жизнь отработали на государство, двигали науку вперед – и такой результат. Ну разве не обидно, а?

– А чего ты ожидала? – резко говорит Иван Петрович. – Я давно, как только этот меченый пришел к власти, понял, что ничего хорошего не будет. Развалил страну, поставил народ на грань выживания. Кто сейчас хорошо живет? Одни только воры и проститутки, извиняюсь за выражение. Вся старая номенклатура у власти – Кебич этот, гнида поганая. Шушкевич – да, нормальный человек, ученый, но что они ему дадут сделать?

– И главное, что обидно – мы то уже свое отжили, – говорит Вера Сергеевна. – А они как будут, молодые? Раньше все было просто – институт, аспирантура, диссертация. А сейчас?…

– Ну, у меня специальность перспективная…

– Какая там перспектива? – Иван Петрович хмыкает. – Не надо никого слушать, послушай меня. Все сейчас учат языки, все хотят за границу. А закончишь – пойдешь преподавать в училище, идиотов учить с одной извилиной. Даже в школу не возьмут – все к тому времени будет занято.

– Ладно, Ваня, ты Володю не пугай. Пусть учится, а там будет видно. Может, еще все образуется.

Вера Сергеевна ставит на стол вазочку с вишневым вареньем и хлебницу с батоном, пододвигает мне чашку чая. На ободке – отпечаток ее помады. Я поворачиваю чашку другой стороной.

Звонит телефон. Вера Сергеевна идет в прихожую. Я чайной ложкой накладываю варенье на хлеб, кусаю, запиваю чаем.

– Это ж надо – дожить до такого, – бубнит Иван Петрович. – Два года назад вышел на пенсию – сто тридцать два рубля, самая большая по тем временам. И на те деньги можно было нормально жить, еще до всех подорожаний. А сейчас разве это жизнь? Так, существование. И главное – уравниловка. Хуже, чем при социализме – кто не работал ни дня в жизни, все равно пенсию получает, рублей восемьсот, а то и тысячу. Слов просто нет…

Его халат расстегнулся, над резинкой трусов висит толстый волосатый живот.

Я допиваю чай, поднимаюсь.

– Я – в туалет.

Иван Петрович кивает головой.

Открываю дверь туалета – и захлопываю, ойкаю. Вера Сергеевна сидит на унитазе, свет не горит.

Иван Петрович орет из кухни:

– Говорил я тебе – не надо на этом экономить, а ты все: «свет подорожал», «свет подорожал»…

Я всовываю ноги в кроссовки.

– До свидания. Спасибо за чай.

* * *

Стою на ступеньках дворца культуры профсоюзов, Белсовпрофа. В семь часов – концерт группы «Ночь», в институте висело объявление.

Внутрь еще не пускают, публика тусуется у входа. Два хиппана в пальто и грубых ботинках чокаются бутылками пива. Девушка-панк обнимает чувака в дерматиновом пальто фасона семидесятых годов. Стриженый пацан в черной куртке хватает за талию девушку, поднимает ее над землей, оба падают. Девушка хохочет, молотит пацана кулаками.

Гаснет свет, на сцену выходит волосатый чувак в очках.

– Типа… Здрасьте. Сегодня у нас вроде как концерт. Группа такая, регги играют или что-то вроде того. Ну, сами услышите. В общем, прошу…

Чувак уходит, выходят четверо ребят. Один садится за ударные, двое берут гитары, третий – бас.

Вокалист поет:

Мы сбежали от ваших страхов

Мы сбежали от ваших советов

Прочь из неуютного мира

Туда, где нас никто не достанет

Чувак рядом со мной передает соседу бутылку водки, отщипывает от батона. Сзади кто-то громко говорит:

– Херня это, а не регги. Во всем Эсэсэсэре один «Комитет охраны тепла» умеет играть регги.

– «Комитет» – говно, ты не врубаешься.

– Не базарь.

– Сам не базарь. Дай лучше пива глотнуть.

Год назад я ходил с Антоном в ДК «Химволокно» на «Коррозию металла». Я слушал тогда только «металл», от «Кино» и «Наутилуса» затащился уже в конце одиннадцатого. За месяц до концерта весь город был обклеен афишами – «убойное трэш-металл-секс-шоу», билеты расхватали моментально.

Я думал – на концерт придут одни «металлисты», а привалила толпа «основных пацанов» с разных районов, все в штанах защитного цвета и свитерах «Boys». Мы посидели две первых песни на своих местах, потом пошли к сцене «долбиться». Секс-шоу никакого не было, и вообще никакого шоу – только вынесли на сцену мужика в гробу, он попрыгал и убежал за кулисы. «Основные пацаны» разозлились и после концерта били «металлистов» на улице, отбирали пластинки – там седой волосатый мужик продавал «Коррозию» по пятнадцать рублей и «Э.С.Т» по тридцать. Нас с Антоном не трогали – наверно, потому, что мы выглядели обычно: ни сережек в ушах, ни длинных волос.

Вокалист «Ночи» говорит:

– А теперь – наша последняя песня.

Барабанщик начинает, вступают остальные. Чувак, бухавший водку, наклоняется и тошнит на пол. Я еле успеваю схватить рюкзак.

* * *

Лекция по культурологии. С нашим потоком – три группы «испанцев». Пожилая преподша берет со стола бутылку с водой, откручивает крышку, пьет.

– Вы, конечно, можете сказать, что герой «Постороннего» – человек не очень хороший. Допустим, что это так. Но давайте вспомним время действия повести. Это – конец тридцатых годов, шествие национал-социализма по Европе. И как вы думаете, поддержал ли бы Мерсо нацистов?