Варлам Шаламов в свидетельствах современников - [4]

     В течение вечера, проведенного с Варламом Тихоновичем, несколько раз приходило мне в голову известное изречение об «умерших для жизни при жизни». И я весь был поглощен наблюдением за художником-Шаламовым. Дальнейшее показало, что поэт, даже «Вышедший-из-Ада», остается с одной слабостью: живое в нем есть – по отношению к Поэзии. Я сказал Варламу Тихоновичу, что у меня есть стихотворение, посвященное ему. Этим он живо заинтересовался. Сразу же предупредив, что «наши встречи необязательны», он сказал, что за стихотворением для него обратится ко мне его знакомая И. С. [Ирина Сиротинская – прим. автора]. Живой интерес Варлама Тихоновича к обещанному стихотворению продолжался, – я не мог сразу же встретиться с И. С., и она мне звонила несколько раз: «Варлам Тихонович снова напоминает». Я хотел, чтобы мое стихотворение, посвященное Шаламову, было прочтено им среди ряда других моих вещей, – так сказать, в контексте моей поэтики, – все же, весьма отличавшейся от тогдашнего «общепринятого» поэтического языка.

     После получения машинописной книги моих стихов ответ Шаламова был очень быстрым. Он передал мне через И. С. свой стихотворный сборник «Дорога и судьба» с дарственной надписью: «Поэту Геннадию Лисину (моя старая фамилия – Г. А.) с глубокой симпатией. Я не верю в свободный стих, но в поэзию – верю! В. Шаламов. Москва. Январь 1968».

     Недосказанное в надписи было сообщено мне, от имени автора, при встрече с И. С.: «Я не верю в свободный стих. Никогда не думал, что это может быть поэзией, – раза два повторил Шаламов, – но странно: вот, свободные стихи – а настоящая поэзия».

     Поблагодарив за посвященное ему стихотворение, он просил передать мне дословно: «Обо мне писали много, стихи, есть даже песня. Ничто из них мне не нравится. Это стихотворение – лучшее, написанное обо мне, единственное, верно соответствующее мне и моему творчеству».

     В тот вечер от Рожанских, уже в полночь, мы уехали вместе. В передней Варлам Тихонович долго мучился «надеванием» пальто: левую руку старался засунуть в рукав правой рукой, уже «одетой». Я сделал движение, чтобы помочь ему. Шаламов мгновенно остановил меня твердым, почти жестким взглядом.

     Тем более я был крайне удивлен, когда он, прощаясь, вдруг наклонился и «изящным» (иначе не скажешь) движением быстро взял руку моей молодой спутницы, поднес ее к губам («Всего Вам доброго») и столь же быстро нас оставил.

     Мои связи с Варламом Тихоновичем продолжались через И. С. Он несколько раз передавал мне для чтения новые – заключительные – страницы «Колымских рассказов». Однажды, заметив, что в рассказах писателя встречаются ничтожные погрешности (повторение одной и той же фразы в двух разных рассказах; упоминание первого лица, где-то в одной и той же вещи, как третьего), я осмелился сказать автору через И. С., что нужна бы «ничего не стоящая» редактура, что, если автор согласен, таковую, при огромном уважении к нему, я мог бы взять и на себя.

     Ответ был краток (но, в передаче И. С., не «безынтонационный», а горестный): «Мне это безразлично. Это мелочи. Потом разберутся. Главное для меня – успеть рассказать правду, не известную никому в мире».

     Под огромным влиянием творчества Шаламова я находился около пятнадцати лет. Образы и «мотивы», возникавшие под воздействием трагического духа его произведений, варьировались в ряде моих стихотворений в течение всего этого времени.

10 марта 1982

     Опубликовано в журнале «Вестник РСХД», Париж, 1982, N 137. Сетевая версия на сайте литературного альманаха «Опушка» http://www.opushka.spb.ru/text/aigi_komment.shtml#sn11

Геннадий Николаевич Айги (Лисин) (1934-2006), поэт, один из лидеров послевоенного советского авангарда

_________________________

_____________

Борис Биргер

     «В 1967 году я попросил попозировать Варлама Тихоновича Шаламова, с которым я познакомился у Н. Я. Мандельштам. [...]

     Передо мной сидел человек страшной, нечеловечески страшной судьбы. Я хотел написать в трагической манере – но разве это слово из лексикона классического театра и литературы может хоть сколько-нибудь обозначить двадцать лет ада, в котором находился автор «Колымских рассказов»? А ведь он вернулся из ада более человечным, чем я, проживший благополучную жизнь... Какое мне было дело во время работы над портретом, что нужно и что не нужно двадцатому веку? Оставить на портрете хоть частичку его судьбы, его души – вот что было важно.

     К сожалению, мои возможности были тогда еще очень ограничены – портрет Варлама Тихоновича – это только подход к психологическому портрету».

     Из воспоминаний «Мне всегда хотелось писать свет», опубликовано в журнале «Семья и школа», записала Л. Осипова, 1990. Сетевая версия на сайте Кругозор http://www.krugozor.org/boris_birger_p6.html

Борис Георгиевич Биргер (1923-2001), художник- портретист, рисовавший советскую либеральную и творческую интеллигенцию

_________________________

_____________

Константин Ваншенкин

     «Еще за двадцать лет до возникновения Солженицынской премии, т.е. в 1977 году, я сидел как-то в так называемом Пестром зале ресторана ЦДЛ с двумя приятелями и вдруг увидел, что к нашему столику (ко мне!) подходит своей затрудненной, как бы несколько развинченной походкой незнакомый со мной Варлам Тихонович Шаламов (я встал) и вручает мне книжку стихов «Точка кипения» («Советский писатель», 1977) с дарственной надписью, сделанной тоже затрудненным, как и походка, корявым почерком.