Вариант - [13]

Шрифт
Интервал

Кольцов замолчал.

Елецкий мрачно ходил по комнате. Молчание длилось несколько минут.

– Кончится тем, что мне самому придется уйти, – проговорил Елецкий, махнув раздраженно рукой.

И, обратившись к Кольцову, сердито спросил:

– Где вариант?

Кольцов быстро развернул чертежи и взволнованно начал излагать идею нового варианта.

Через четыре часа Кольцов вышел из кабинета начальника работ, и по его счастливому лицу нетрудно было угадать, в чем дело.

Елецкий вышел немного спустя и прошел в кабинет своего помощника.

Инженер Стороженко, около пятидесяти лет, плотный, среднего роста, с гладко выбритьм лицом, густыми усами, большими выразительными глазами, – производил при первом взгляде впечатление человека слегка грубоватого, но добродушного и прямого. Тем не менее это был дипломат в своем роде, как вообще все хохлы. Будучи безукоризненно честным, он личную инициативу проявлял только в том направлении, о котором знал, что оно будет одобрено. В вопросах сомнительных он, хотя и выражался решительно, но так, что из его слов ничего нельзя было вывести.

Елецкий вошел и сел на диван.

– Что за молодец Кольцов! Три-четыре таких инженера – и можно хоть всю Сибирскую дорогу взяться строить.

– Он приехал?

– Только что от меня. – Елецкий помолчал. – Прекрасный вариант, – сказал он. – Только время упущено. Теперь в Петербурге опять пойдут разговоры.

Наступило молчание.

– Да, – неопределенно проговорил Стороженко.

– Семьсот тысяч экономии. Татищев напутал, совсем не так доложил: молодой. Возьму Кольцова с собой – пусть сам сделает доклад. Я там сам не был, ехать некогда, а на заседании могут подняться такие вопросы, на которые может ответить только работавший на месте.

– Конечно.

– Всю зиму работал в поле, Стражинского чуть не в чахотку вогнал.

Стороженко кивнул головой. В переводе это означало: «Так и запишем».

– Через неделю надо ехать, – сказал Елецкий, подымаясь.

После ухода Елецкого вошел Залеский.

– Ну, что вариант Кольцова?

– Принят, – ответил Стороженко.

– Принят? – переспросил выжидательно Залеский.

– Семьсот тысяч сбережения. Прекрасный вариант. Татищев напутал: молодой. – И, помолчав, прибавил: – Дельный работник Кольцов.

– Ах, какая энергия! – подхватил Залеский.

– Стражинского, кажется, в чахотку вогнал.

– Огонь, – весело рассмеялся Залеский.

В такой редакции и по городу пошла новая волна. Блестящий вариант, неутомимый Кольцов, Татищев напутал, Стражинский в последнем градусе чахотки.

Инженер Косяковский в обществе дам доступным языком излагал положение дела:

– Кольцов сам дельный человек. Сделал действительно прекрасный вариант, но выказал полное неумение выбирать подходящих людей. Татищеву поручил делать доклад. Я понимаю – поручить ему организацию пикника.

Веселый хохот прервал оратора.

– Кольцов – это прелесть, – сказала Марья Павловна Звиницкая. – Я в прошлом году ехала с ним в поезде, и, право, если бы еще несколько часов поездка продлилась, я за себя не поручилась бы.

Звиницкая покраснела при воспоминании того вечера.

А Кушелев, отец Марьи Павловны, управляющий соседней дорогой, на другой день добродушно говорил Елецкому:

– Придется, Николай Павлович, вам самому подобрать помощников Кольцову, а то он окружит себя такими, как Татищев.

– Да, непременно, – убежденно ответил Елецкий.

– Павла Николаевича надо к нему. Это человек, который сумеет позаботиться об остальном, когда Кольцов, по свойству своей натуры, чем-нибудь увлечется.

Павел Николаевич Звиницкий, муж Марьи Павловны, тоже инженер, был одним из кандидатов на должность начальника дистанции на предстоящую постройку.

Елецкий промолчал на слова Кушелева.

Выбор инженеров de jure[4] зависел от Временного управления, de facto[5] – от начальника работ. По традиции начальнику участка предоставлялось право выбора между имеющимися инженерами.

Павел Николаевич, на другой день после описанного разговора, был у Кольцова и выразил желание служить у него начальником дистанции. Кольцов обещал, так как свободные места у него были. Штат Кольцова состоял из четырех начальников дистанции, одного помощника и одного техника. На роль помощника он имел в виду Татищева, на роль техника – Стражинского, на остальные места еще никого не имел в виду.

– Что, если я буду проситься к вам? – спросил его Вельский.

Кольцов с удивлением посмотрел.

– Неужели пойдете? – радостно спросил он.

– К вам пойду.

– Серьезно говорите?

– Конечно, серьезно.

– Я буду счастлив.

– А меня возьмете? – спросил Дубровин.

– И вы?

– С наслаждением.

– А вы? – обратился он к Денисову.

– Нет, я больной человек, на линию нельзя мне. Стали строить планы близкого будущего. Выходило очень хорошо.

– Только Елька не пустит, – сказал вдруг Вельский упавшим голосом.

– Почему не пустит? – спросил Кольцов.

– Не пустит, – ответил Вельский. – Соединить нас втроем, что же это выйдет? Все вверх ногами поставим и его не пустим на участок.

– Да как он может не пустить, – возражал Кольцов. – Это мое право выбрать начальников дистанций.

Вельский в тот же день закинул удочку и рассказал свой план Залескому.

При докладе Залеский, между прочим, сказал Елецкому.

– Вельский и Дубровин хотят проситься к Кольцову.


Еще от автора Николай Георгиевич Гарин-Михайловский
Тёма и Жучка

Произведение из сборника «Барбос и Жулька», (рассказы о собаках), серия «Школьная библиотека», 2005 г.В сборник вошли рассказы писателей XIX–XX вв. о собаках — верных друзьях человека: «Каштанка» А. Чехова, «Барбос и Жулька» А. Куприна, «Мой Марс» И. Шмелева, «Дружище Тобик» К. Паустовского, «Джек» Г. Скребицкого, «Алый» Ю. Коваля и др.


Детские годы Багрова-внука. Детство Тёмы. Рассказы

В том включены избранные произведения русских писателей-классиков — С. Т. Аксакова, Н. Г. Гарина-Михайловского, К. М. Станюковича, Д. Н. Мамина-Сибиряка.


Бабушка Степанида

«Многое изменилось на селе за эти восемьдесят лет, что прожила на свете бабушка Степанида. Все, кто был ей близок, кто знал ее радости, знал ее горе, – все уже в могиле…».


Рождественские истории. Книга 4

Четвертая книга из серии «Рождественские истории» познакомит вас с творениями русских писателей – Антоном Чеховым, Федором Сологубом и Николаем Гарином-Михайловским. Рождественскими мотивами богаты рассказы Чехова, в которых он в легкой форме пишет о детстве и о семье. Более тяжелые и философские темы в рассказах «накануне Рождества» затрагивают знаменитый русский символист Сологуб, а также писатель и по совместительству строитель железных дорог Гарин-Михайловский. «Рождественские истории» – серия из 7 книг, в которых вы прочитаете наиболее значительные произведения писателей разных народов, посвященные светлому празднику Рождества Христова.


Книжка счастья

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Женское любопытство

«Там, где Амноку с китайского берега сжали скалы Чайфуна и отвесными стенами спустились в нее с высоты, Амнока, обходя эти горы, делает десять ли вместо одной ли прямой дороги. И вот почему...».


Рекомендуем почитать
Гарденины, их дворня, приверженцы и враги

А. И. Эртель (1885–1908) — русский писатель-демократ, просветитель. В его лучшем романе «Гарденины» дана широкая картина жизни России восьмидесятых годов XIX века, показана смена крепостнической общественной формации капиталистическим укладом жизни, ломка нравственно-психологического мира людей переходной эпохи. «Неподражаемое, не встречаемое нигде достоинство этого романа, это удивительный по верности, красоте, разнообразию и силе народный язык. Такого языка не найдешь ни у новых, ни у старых писателей». Лев Толстой, 1908. «„Гарденины“ — один из лучших русских романов, написанных после эпохи великих романистов» Д.


Биографический очерк Л. де Клапье Вовенарга

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Зефироты (Фантастическая литература. Исследования и материалы. Том V)

Книга впервые за долгие годы знакомит широкий круг читателей с изящной и нашумевшей в свое время научно-фантастической мистификацией В. Ф. Одоевского «Зефироты» (1861), а также дополнительными материалами. В сопроводительной статье прослеживается история и отголоски мистификации Одоевского, которая рассматривается в связи с литературным и событийным контекстом эпохи.


Дура, или Капитан в отставке

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Собраніе сочиненій В. Г. Тана. Томъ пятый. Американскіе разсказы

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Встреча чумы с холерою, или Внезапное уничтожение замыслов человеческих

В книге представлено весьма актуальное во времена пандемии произведение популярного в народе писателя и корреспондента Пушкина А. А. Орлова (1790/91-1840) «Встреча чумы с холерою, или Внезапное уничтожение замыслов человеческих», впервые увидевшее свет в 1830 г.