Вариант «Ангола» - [4]

— Как я попаду в Анголу?

— Морем. Конечно, вы отправитесь не один. С вами будет сотрудник наркомата, который возьмет на себя командование охраной прииска. Он присоединится к вам в Томске. Вот только времени на сборы у вас будет немного — завтра утром за вами заедет Ивар Казимирович. В восемь утра вы вылетаете в Сибирь…

* * *

Шины "эмки" мягко шуршали по мокрому асфальту. Около шести за мной заехал Круминьш, и сейчас мы направлялись на аэродром. Дождь вчера вечером все же начался, и лил всю ночь — да и сейчас с низкого неба, серым одеялом нависшего над городом, все еще сыпалась мелкая морось, капли постукивали по дерматиновой крыше салона.

Хмурое и сырое московское утро.

Перед отъездом мне хотелось обойти Москву — побывать на Красной площади, на Ленинских горах, побродить по набережной… Даже сейчас, когда тень страшной войны накрыла всю страну, город был красив: его не портили ни зенитки, тянущие вверх тонкие хоботки длинных стволов, ни висящие в небе аэростаты, ни асфальтовые "заплатки" поверх воронок от бомб…

Но свободного времени не было ни минуты. Хотя все необходимые документы уже были выправлены, времени катастрофически не хватало. Еще бы — ведь нужно было за несколько часов собраться в путешествие, которое продлиться неизвестно сколько месяцев.

Вещей набралось изрядно: инструменты, кое-какие реактивы, справочники, атлас, аптечка, сменная одежда, и еще множество самых разных мелочей. Выручила привычка к укладке снаряжения, привитая самым лучшим учителем — собственным опытом, которого я достаточно поднабрался во время экспедиций, и два пошитых на заказ несколько лет назад походных мешка, в бездонные утробы которых поместились все необходимые вещи.

Все время, пока я собирался, мать молчала. Впрочем, за последние три года мы с ней не перемолвились и двумя десятками слов. Были для такого отношения основания.

…Тем летним днем я вернулся домой неожиданно рано. И когда открыл дверь, увидел в коридоре дядю Жору — материного коллегу по работе, который бывал у нас в доме несколько раз. Он как раз собирался выходить, а рядом с ним стояла мать. Босая, в накинутом наспех халате.

Я все мог понять. И то, что отца, погибшего в экспедиции в Средней Азии, уже год как не было. И то, что далеко не каждая женщина может хранить верность умершему мужу. И то, что редкая красота матери должна была привлекать — и привлекала! — многих мужчин… Понять я мог. А вот простить — нет.

Я тогда ничего не сказал. Стоял и смотрел на них. Вернее, смотрел на мать. Дядя Жора как-то вроде даже стал ниже ростом, и переминался на месте, будто не зная, как лучше встать. А мать сначала смотрела прямо мне в глаза — а потом вдруг резко залилась краской, и отвернулась. Я закрыл за собой дверь — не хлопнул, дверь-то при чем? — и ушел.

С тех пор мы, по сути, почти не разговаривали. За все это время она больше ни с кем не встречалась, это я знал точно, но… Но мы все равно не разговаривали.

Поэтому мать наблюдала за мной молча. И вдруг спросила:

— Ты вернешься?

Хотела она этого или нет, но она задала единственный вопрос, проигнорировать который было выше моих сил.

Я прекратил укладывать вещи.

Мать выжидающе смотрела на меня, словно чувствовала, что я не могу не ответить.

— Надеюсь, — сказал я.

И только в этот момент я понял, ЧТО мне предстоит. Путешествие в непредставимо далекий уголок охваченной пожаром мировой войны планеты, на континент, известный мне лишь по книгам и картам. Какие опасности подстерегают в пути? С чем предстоит столкнуться? Удастся ли выполнить задание? Смогу ли я вернуться на родину?

— Надеюсь…, — повторил я.

Она подошла ко мне и обняла. На какую-то долю секунды у меня возникло желание оттолкнуть ее, но в следующее мгновение я сильно прижал ее к груди.

— Мама…

У меня аж сердце екнуло, когда я, впервые за три последних года, снова назвал ее мамой. Как ни странно, мы так и не стали разговаривать — но только лишь потому, что я вдруг почувствовал: я понимаю маму и без слов. Думаю, она чувствовала то же самое.

Встал я затемно, оделся. Пока пил чай, мама сидела напротив, и не спускала с меня глаз, словно пыталась запомнить до самой мелкой черточки. Потом я сунул в мешок пирожки с капустой, которые она испекла, пока я спал, обнял маму, и вышел. Теперь сверток, положенный под верхний клапан мешка, грел мне бок, напоминая о доме.

Совсем скоро я окажусь на борту самолета, который понесет меня на восток. Сначала Казань, потом Свердловск, а потом — Томск. А вот куда мне предстоит отправиться из Томска, я пока не знаю… Откуда мы пойдем морем в Анголу, на чем? Ничего неизвестно. Позже узнаете, сказал Стерлигов. Понятное дело, секретность…

Но имелась и еще одна причина, по которой у меня было неспокойно на душе.

Зоя. Дочь Прохорова.

Когда я впервые увидел ее, она была несколько угловатой, застенчивой девушкой: простенькое платьице, быстрые взгляды искоса, длинная каштановая челка. Пока мы в кабинете ее отца сражались с отчетами экспедиции или с данными геологической разведки, ее даже и заметно-то не было: принесет крепкого чаю в больших белых чашках да тарелку с бутербродами, "Папа, больше ничего не нужно? Нет-нет, Зоюшка, ступай", вот и все. Зоюшка… Я ни разу не слышал, чтобы ее так звал кто-нибудь, кроме отца.