Варфоломеевская ночь - [18]

Во время проповеди Мержи несколько раз справлялся, где графиня де Тюржи; брат его тщетно искал ее глазами. Красавицы графини не было в церкви или она скрывалась от своих поклонников в каком-нибудь темном углу.

— Хотелось бы мне, — говорил Мержи, — хотелось бы мне, чтобы все эти люди, пришедшие на эту бессмысленную проповедь, послушали сейчас же какие-нибудь простые наставления наших священнослужителей.

— Вот графиня де Тюржи… — сказал тихонько капитан, пожимая ему руку.

Мержи повернул голову и увидел, как под темным порталом с быстротою молнии прошла богато одетая женщина рука об руку с белокурым молодым человеком, тоненьким, щуплым, с изнеженным лицом, в костюме которого замечалась небрежность, может быть, нарочитая. Толпа поспешно и с некоторым ужасом расступилась перед ними. Кавалер этот и был ужасный Коменж.

Мержи едва успел бросить взгляд на графиню. Он не мог дать себе отчета, каковы черты ее лица, а между тем они произвели на него сильное впечатление; но Коменж ему до смерти не понравился, хотя он не мог понять, почему его возмущало, что такой слабый с виду человек обладает уже такой известностью в разных областях.

«Случись, — подумал он, — что графиня полюбила бы кого-нибудь в этой толпе, гнусный Коменж убил бы его. Он дал клятву убивать всех, кого она полюбит». Невольно он положил руку на рукоятку шпаги, но сейчас же устыдился такого порыва. «В конце-концов, какое мне дело? Я не завидую ни ему, ни его добыче, которую к тому же я еле видел». Однако мысли эти оставили в нем тягостное впечатление, и все время, покуда они шли от церкви до дома капитана, он хранил молчание.

Ужин уже был накрыт, когда они пришли.

Мержи ел мало и, как только убрали со стола, хотел вернуться в свою гостиницу. Капитан согласился отпустить его, взяв обещание, что на следующий день он окончательно переедет к нему в дом.

Нет надобности говорить, что у своего брата Мержи нашел деньги, лошадь и т. д., кроме того адрес придворного портного и единственного продавца, где всякий дворянин, желающий понравиться дамам, мог купить перчатки, брыжи «смущение» и башмаки «подъем» или «подъемный мост».

Наконец, когда уже совсем стемнело, он вернулся в свою гостиницу в сопровождении двух лакеев своего брата, вооруженных пистолетами и шпагами, так как в те времена парижские улицы после восьми часов вечера были более опасны, чем в наши дни дорога между Севильей и Гренадой.

VI. Глава партии

Вернувшись в свою скромную гостиницу, Бернар де Мержи печально осмотрел потертую и потускневшую обстановку. Когда он в уме сравнил стены своей комнаты, выбеленные когда-то, теперь потемневшие и закопченные, с блестящими шелковыми обоями только что покинутых им апартаментов, когда он вспомнил хорошенькую раскрашенную мадонну и увидел на стенке перед собою только старую иконку, тогда в душу его вошла мысль довольно низменная.

Эта роскошь, изящество, благосклонность дам, благоволение короля, вообще множество желанных вещей — все это досталось Жоржу за одно слово, которое так легко произнести, ибо достаточно, чтобы оно слетело с губ, а в глубину сердца никто не заглядывал. На память ему сейчас же пришли имена многих протестантов, которые, отрекшись от своей веры, достигли высоких почестей, и, так как дьявол всем пользуется как оружием, он вспомнил притчу о блудном сыне, но с очень странным выводом: что обращенному гугеноту больше будут радоваться, чем оставшемуся верным католику.

Мысли эти, приходившие ему в голову как бы помимо его воли, под разными видами неотвязно преследовали его, внушая ему в то же время отвращение. Он взял Женевскую библию, принадлежавшую его матери, и стал читать. Немного успокоившись, он отложил книгу; перед тем как смежить глаза, он мысленно произнес клятву жить и умереть в вере своих отцов.

Но, несмотря на чтение и клятву, он и во сне переживал отголоски приключений прошедшего дня. Снились ему пурпурные шелковые занавески, золотая посуда; затем опрокинутые столы, блеск шпаги и кровь, смешанная с вином. Потом ожило изображение мадонны; она вышла из своей рамы и начала перед ним танцевать. Он старался запечатлеть ее черты в своей памяти и только тогда заметил, что на ней была черная маска. Но в отверстия маски видны были синие глаза и две полоски белой кожи… Шнурки у маски развязались и показалось небесное лицо, но очертания его были неопределенны; оно похоже было на отражение нимфы в взбаламученной воде. Невольно он опустил глаза, сейчас же поднял их опять, ко увидел только ужасного Коменжа с окровавленной шпагой в руке.

Встал он рано, велел отнести к брату свой легковесный багаж и, отказавшись идти осматривать с ним городские достопримечательности, отправился один в особняк Шатильон, чтобы передать адмиралу письмо, порученное ему отцом.

Двор особняка он нашел переполненным слугами и лошадьми, так что ему стоило большого труда проложить себе дорогу и добраться до обширных сеней, где толпились конюхи и пажи, составлявшие, несмотря на то, что они были вооружены только шпагами, внушительную охрану вокруг адмирала. Одетый в черное привратник, бросив взгляд на кружевной воротник Мержи и золотую цепь, одолженную ему братом, не стал чинить никаких препятствий и сейчас же ввел его в галерею, где находился его господин.