Вардананк - [64]

Но нахарар что-то запаздывал.

Наступила темнота, безмолвно было все вокруг. Тоска охватила Артака. Он вышел из своей опочивальни и вместе с телохранителем зашагал по улицам Арташата.

Город спал. Лишь в одном из домов слышался плач ребенка, да в другом дворе свет лучины падал на молоденькую девушку. Девушка светила пожилому мужчине, который что-то мастерил в конюшне.

Полоса света упала на Артака. В этот миг мужчина внезапно взглянул на девушку, вздрогнул и сделал ей знак. Не поняв его, девушка обернулась и взглянула на Артака. Как она была похожа на Анаит!..

Артак хотел было остановиться, но скромность ему помешала. Девушка спокойно оглядывала его, направив свет ему прямо в лицо. Артак прошел дальше. Он чувствовал нежность к этой девушке, — только потому, что она была похожа на Анаит.

Вновь объяла Артака темнота. Вскоре они дошли до ограды храма.

На стук телохранителя кто-то подошел к калитке.

— Кто там? — спросил подошедший, не открывая.

— Открой князю Артаку!

Дверь распахнулась, Артак вошел во двор.

— Где келья отца Егишэ? — справился он у привратника.

Тот проводил его. В глубине двора из узкого оконца падал на камни тусклый свет.

Телохранитель постучал. Вышел отец Егишэ со светильником в руке. Увидев Артака, он с приветливой улыбкой сказал:

— Пожалуй в келью, князь!

— Пришел к тебе в гости, святой отец! — сказал Артак. — Принимаешь?

— Что ты, князь, господь послал тебя!

Они вошли в келью. Телохранитель присел на камне у двери.

Сырость придавала стенам и сводчатому потолку запущенный вид.

Посредине, на звериной шкуре стоял дубовый аналой, на кожаной подставке которого, под огнем светильника, желтели страницы раскрытого фолианта. Соломенная циновка в углу была покрыта овчиной.

Монах садил Артака на шкуру, а сам, поджав ноги, уселся на циновке. Его глаза горели воодушевлением, вызванным событиями последних дней.

— Что решила братия? — справился Артак, имея в виду единодушное решение духовенства сопротивляться требованиям Азкерта.

— Братия закончила призыв к восстанию, направленный к Айраратской стране, — не подымая глаз, ответил Егишэ. — Через день-два выступим в нагорные области.

— С вами будут и нахарары?

— Кто из них пожелает… В этой войне никто не будет обращать внимания, идет ли с ним еще кто-нибудь, или нет. Каждый будет готов выступить, хотя бы в одиночку. Сгинул страх, государь: дух восстал и побеждает плоть!

— Надеюсь, что побеждать мы будем и на поле битвы! — с ударением, весело произнес Артак.

— Да будет нам оплотом дух победы! Не может быть поражения, если человек не страшится смерти. Сила его неиссякаема, и гибель она несет противнику… Смертью смерть поправ, будем жить бессмертным духом: побеждая смерть — проходит жизнь к дальнейшему бытию своему!

Артака воодушевили слова Егишэ. Он осознал, какой грозной силой является человек, поборовший страх смерти: ведь его нельзя победить. Единственное оружие врага — смерть, но смерть уже бессильна…

— Однако слепа та смерть, которая не освящена сознанием. Смерть должно принять сознательно. И правильно сказал некий наш древний мудрец, что «смерть без сознания необходимости ее — только смерть, а смерть, сознательно принятая, — бессмертие…»

Дверь кельи мягко распахнулась, и из ночной тьмы выплыло суровое лицо Езника Кохпаци. За ним следовал, улыбаясь, иерей Гевонд. В дверях были видны и другие пастыри.

— Благословение обители сей! — сказали вошедшие.

— Пожалуйте! — ответили, вставая, Егишэ и Артак; последний с поклоном предложил вошедшим сесть на шкуру.

— Не беспокойся, князь! — отказался Езник Кохпаци. — Мы привыкли сидеть на циновках.

Он подошел к Егишэ и уселся на циновке. Остальные расположились рядом с ним, а то и прямо на каменном полу.

— С добром ли пожаловал, князь? — спросил Езник.

— Не вовремя зашел проведать вас! Томлюсь одиночеством… — ответил Артак. — Нахарары уже выехали. Вскорости выеду и я.

— Да будет с тобой господь!

— И с вами также!.. — отозвался Артак. — Но где же святейший отец и отцы епископы?

— Отдыхают! — отозвался Езник Кохпаци. Помолчав, Артак обратился к Езнику:

— В бытность мою в Александрии узнал я, что ты посвятил себя изучению философии…

— Ничтожными силами своими составляю опровержение лжеучения персидского. Давно уже могпэтан-могпэт тщится разобрать религию нашу и науки. Не имел я и в мыслях нарушить скромность и незваным войти в ряды мужей ученых. Не положено зазнаваться и мудрецам, не то что мне, ничтожному. Но поскольку могпэтан-могпэт в гордыне невежества и скудоумия своего дерзает противоборствовать высочайшей истине, долгом почитаю воздать ему должное мерой должной!

— По душе мне твое начинание, и близко оно к моим мыслям, — промолвил Артак. — Не позволяют мне воинские занятия отдаться наукам, но с радостью просмотрел бы я твой труд, если он при тебе…

— Вступление готово, — ответил Езник.

— Обяжешь меня, если дашь посмотреть.

Езник кивнул юноше-иноку, который, весь превратившись в слух, стоял в темноте за дверью.

— Еще в Александрии я задумал другой труд — в защиту Аристотеля против Платона. Но нападки персов вынудили меня выступить против их лжеучения. Жалею только, что вместо великого мудреца имею я своим противником жалкого и скудоумного софиста!..