Вардананк - [250]

— Будет исполнено! — отозвался сепух Багдасар: распоряжения Артака он принимал, как если бы они исходила от самого Спарапета.

На следующий день рано утром Артак и Зохрак с усиленным отрядом телохранителей и полусотней воинов отправились в Рштуник.

Стоял ясный осенний день. Солнце еще дарило приятную теплоту. А на дороге, выглядевшей так, словно ее только что подмели, ужасно хотелось пуститься вскачь.

Молодые князья чувствсвали себя как гости на веселом празднике. Военные заботы как будто отошли. Крепкое здоровье, приятное тепло, живительный, пьянящий воздух и чувства, переполняющие сердца, давали им ощущение полноты жизни.

Весело глядели также телохранители. А молодые воины, обычно сдержанные и молчаливые в присутствии Вардана и его строгих сепухов, чувствовали себя более свободно с такими же молодыми, как и они, князьями.

Отряд остановился на отдых у родника. Разостлали ковер, достали припасы, и молодые князья уселись. Вино еще больше подняло настроение. Воины завтракали чуть поодаль. Вдруг раздался хохот.

— Что там случилось, Алексаниос? — спросил Зохрак.

— Дурачатся парни, князь, дразнят Махкоса! — доложил командир полусотни Алексаниос.

— Ну-ка, подойдите сюда все! — приказал Зохрак. Воины подошли.

— Рассказывайте, что у вас происходит. И который тут Махкос?

Вперед выступил воин с серьезным лицом и широко открытыми серыми глазами.

— Чего они хотят от тебя, Махкос? — спросил Зохрак. Махкос внимательно взглянул на него и, вытянувшись в струнку, сообщил:

— Ничего не хотят от меня, князь!

— Ну-ну, не выдумывай! Пусть Алексаниос расскажет нам, почему тебя дразнят товарищи.

Алексаниос помялся немного и неопределенно ответил:

— Истории он рассказывает, князь!

— Пусть расскажет и нам!

— Да он небылицы рассказывает!

Воины фыркнули. Махкос стоял, все так же вытянувшись и вперив широко открытые глаза в Зохрака.

— Расскажи и нам что-нибудь из этих твоих правдивых историй!

Махкос откашлялся и громко начал, сохраняя серьезность:

— Проходил я летом по зеленому полю. Вижу — куропатка. В руках у меня ничего не было. Снял я сандалию, швырнул в куропатку. И сидела-то она недалеко — четыре-пять шагов. Швырнул — гляжу: ни куропатки, ни сандалии! Вот тебе раз, пропала куропатка, это еще понятно, а где же сандалия моя? Искал я, искал, — нет и нет! А я так и хожу себе в одной сандалии. На следующий год мы с товарищем (Навуходоносором его звали) поехали в Египет поразвлечься. Проходим по улице и вдруг видим — посреди рынка храм. Я говорю: «Послушай, Навуходоносор, разве место храму на рынке?» А он мне отвечает: «Конечно, нет!» Спрашиваем мы одного египтянина, а он говорит, что в прошлом, мол, году прямо в середину рынка (простите меня, туда, где мочатся) упала сандалия с неба. Вымыли эту сандалию, очистили и построили для нее храм: ведь сандалия святая — с неба упала! «Послушай, Навуходоносор, — говорю я товарищу, — пойдем посмотрим!» Ну, пошли. А жрец у входа останавливает: «Снимите, говорит, обувь, потом входите!» Ну, сняли мы, вошли. Смотрим. И вдруг что же я вижу? Моя сандалия! Я говорю: «Слушай, Набуходоносор, да ведь это моя сандалия!» А он: «Как это твоя?» А я ему: «А вот смотри: одна сандалия там, а другая вот у меня в руке!» Тут уж Навуходоносор говорит: «Правда твоя, Махкос!..» Правда-то правда, а только как попала моя сандалия в Египет? Не можем мы в толк взять. Говорю жрецу: «А может, караван какой-нибудь с неба сбросил?» А он: «С ума ты сошел, что ли? Что каравану делать на небе?» Говорю: «Может, кто-нибудь подбросил? Ведь эта сандалия из моей страны, Армянской, а вот и пара к ней, у меня в руках находится!» А жрец вытаращил глаза, стал на колени, молится на мою сандалию. Стоим мы, ничего не понимаем. И вдруг входит в это время царь египетский вместе с женой своей и дочкой: «Эй, жрец, чем это ты занят?» — спрашивает. А жрец ему: так, мол, и так. И тут стали все — и царь, и жена с его дочкой, и все придворные — передо мной на колени, начали молиться. Говорю: «Слушай, Набуходоносор, что нам делать? К добру все это или ко злу?» Я говорю — недобрым пахнет, а он твердит, что хорошо получилось. И вдруг вижу я — царь глазом жрецам знак подает. Схватили меня жрецы, повели, усадили за стол. Я говорю: «Пустите меня, мне пора уходить», а они мне: «Не-ет, конечно, теперь ты нашим богом стал, должен у нас оставаться, чтоб мы тебе поклонялись…» Я говорю: «Слушай, Набуходоносор, давай ходу отсюда!» А он мне: «Погоди, увидим, чем это пахнет!» А главный жрец мне шепчет на ухо: «Слушай, оставайся в этом храме: и богом станешь и царскую дочку получишь, — царь хочет ее за тебя выдать!» Тут уж Набуходоносор мне говорит: «Плохо дело, Махкос, давай удерем!» А я подумал: «Сам я армянин и христианин, какое мне дело до египтянок и язычниц?..» Плюнули мы себе на пятки, сели на мою сандалию; дунул я на нее, что было сил и… фьиить! — взлетели и упали в жнивье около нашего села. Взглянул я на то место, откуда в прошлом году куропатка взлетела, и догадался, в чем дело: сандалия-то моя на куропатку тогда упала, а куропатка взлетела нею — и прямо в Египет! А все остальное случилось так, как уже рассказал.