Варавва. Повесть времен Христа - [28]

Варавва не сдержался и больно сжал ее руки.

— Юдифь, теперь не до шуток! Нас окружает смерть, и я узнаю истину прежде, чем сойду с этого места или отпущу тебя! Признайся, ты тоже любила Габриаса?

Вырываясь, Юдифь ответила высокомерно:

— Я никого не люблю! А меня любят все! Разве я не первая красавица Иудеи? Сейчас ты рядом со мной и можешь держать меня в своих объятиях. Будь же доволен — тебе так много досталось! Есть люди, куда значительнее тебя, обожающие прекрасную Юдифь!..

— Например, священник Каиафа? — Варавва рассвирипел окончательно.

Она рассмеялась — лукаво, торжествующе и, не отрицая предположения, сказала:

— Идем! Сейчас я твоя, и только твоя!

Но Варавва, внезапно отпустив ее, молча стоял.

— Мы теряем драгоценное время, — торопила Юдифь.

Варавва не отвечал, и Юдифь, придвинувшись к нему, осыпала его страстными поцелуями.

— Уведи меня отсюда, — шептала она ласково, — и ты не пожалеешь…

— Вот какова первая красавица Иудеи! — воскликнул Варавва брезгливо. — Не искушай меня, если не хочешь, чтобы в этом мраке я убил тебя, как Габриаса! Если бы я знал, что его слова — не похвальба, а правда, он бы остался жив. Иди одна, губительница душ! Я выкорчевываю из своего сердца любовь к тебе. И если позволю лукавому образу жить в моей памяти, пусть Всевышний проклянет мою душу! Ты — воплощение ада! Обманывай других, меня ты больше не проведешь!

Юдифь рассмеялась своим серебристым смехом и, не смущаясь, с змеиной гибкостью прильнула к Варавве.

— Не хочешь, чтобы тебя обманывали, бедный Варавва? — сказала она слащаво. — Не хочешь быть моим рабом? Но я же чувствую, что ты весь дрожишь! Идем! — Она дернула его за руку. — И ты одержишь победу, о которой и не мечтал!

На какое-то мгновенье он сдался и уже рванулся за ней, но прежнее чувство омерзения охватило его с удесятеренной силой, и он остановился.

— Нет! Довольно! Я не пойду с тобой!

— Тогда подыхай, как собака! — закричала она и бросилась вперед, в темноту.

Вдруг огромный огненный шар, прорезав небеса, упал на землю. Прокатился чудовищный удар грома, и земля, глухо рокоча и колебаясь, внезапно разверзлась, а в образовавшейся пропасти заметались языки яркого пламени. На фоне бушующего огня возник силуэт Юдифи в накидке огненного цвета. Затем снова раздался грохот, и воцарился прежний беспросветный мрак.

Глава XVIII

Теряя разум, множество испуганных людей носились в темноте, натыкаясь друг на друга, плача и неистово крича, проклиная и молясь. Паника охватила даже самых храбрых и стойких.

Варавва был там, где его оставила Юдифь. Холодный пот градом катился по его спине. Он ощущал не просто страх, а ужас. Неизгладимая вина лежала на всем человечестве, и она была причиной происходящего.

Удалось ли Юдифи спастись, или она сорвалась в полыхающую расселину?

Он громко позвал:

— Юдифь!

Ответа не было.

Тогда он побрел наугад, надеясь, что возвращается туда, где страдал Праведник, умирающий вместо него, грешника Вараввы, Не пройдя и нескольких шагов, он споткнулся о лежащего на земле человека.

— Осторожно, кто бы ты ни был — не поранься о мой меч! — предупредил глухой голос.

— Как твое имя, друг? — спросил Варавва и услышал:

— Центурион Петроний зовут меня.

Варавва вздрогнул и с замиранием сердца спросил:

— Скажи, Назарянин умер? Петроний ответил:

— Пока меня не поразила молния, Он еще дышал и страдал, а теперь не знаю…

Подняв к небу руки, Варавва робко произнес:

— Где Ты, Умирающий вместо меня?

И замер, надеясь услышать какой-нибудь звук, вселяющий надежду на то, что Распятый Праведник жив.

Его слух уловил тихое рыдание, и ему показалось, что это плачет Пророк.

— Откликнись, Святая израненная душа! — сказал бывший преступник, сердце которого рвалось от боли. Печальный вздох раздался в темноте.

— Где Ты? — забеспокоился Варавва. — Я не могу найти Тебя! Мрак покрывает мир, и я, великий грешник, в нем потерян, но сердце мое рыдает вместе с Тобой!

Он упал на колени, и слезы хлынули из его глаз.

Дрожащая женская рука коснулась его ладони.

— Тише! Успокойся и молись, страдающий грешник! Будь твои прегрешения многочисленны, как песчинки в пустыне, твои слезы их искупят! Не бойся! Мрак скоро исчезнет и засияет свет!

— Если это так, — благодарно сказал Варавва невидимой собеседнице, — почему в твоем голосе слезы?

— Я плачу над злом, причиненным Воплощению Величайшей Любви, — ответил кроткий, мелодичный голос, и Варавва догадался, кому он принадлежит.

Рядом с Матерью Иисуса Варавва уже не чувствовал себя одиноким. Но горе терзало его сердце.

Зачем ему жить? Он был изгоем в обществе! Вспоминая свои грехи, он ужаснулся количеству зла, гнездившемуся в нем. Слепая страсть к Юдифи казалась самым тяжким из всех его преступлений. Из-за нее он потерял честь и сделался извергом даже в собственных глазах. С того времени, когда его привели к Пилату, и до настоящей минуты прошла целая вечность, богатая событиями души и совести, которые в глазах Бога более значительны, чем истории государств! Народ освободил его, вора и мошенника; народ приветствовал его радостными криками… Но что значит восторг толпы перед сознанием бесконечной вины за свои грехи?! Свинцовым грузом висли они на бессмертном духе, рвущемся к совершенству.