Ванька Каин - [44]

   — Ну-у?! — Иван изобразил большое удивление, потом усмехнулся: — Тетрадку давай!

Тот задумался, ни на кого не глядя, медленно встал на колени, дополз до другого угла, приник там к какой-то земляной щели и вынул сложенные в осьмушечную тетрадку несколько листов. Протянул:

   — Всё одно возьмёшь.

   — Всё одно. Вылезай!

Несмотря на холод, дух в этой земляной печуре был невыносимо тяжкий, нечистотный. Солдаты полезли назад с большой охотой.

Этот Алексей Иванов сын Соловьёв был из беглых солдат, промышлял воровством белья из зарядьинских бань, а в тетрадку свою записывал имена всех воров и разбойников московских и кто чем из них когда отличился. Каин и Камчатка тоже были в неё записаны. В составленном Иваном реестре числилось раза в три меньше, чем в этой тетрадке.

Всего в эту первую ночь взял сорок пять человек.

VI

Недели через две солдаты, сержант и Пётр Донской аж взмолились, чтоб дал хоть малость отдохнуть, потому что замотал их немилосердно, брал ночами и днями.

Камчатку с четырьмя подельниками, обокравших компанейщика Демидова на пять тысяч рублей, взял. Фабричного Андрея Скоробогатого с семнадцатью подручными, которые чеканили фальшивые деньги. Этих близ Васильевского сада взял. Шайку Лебедя, сильно обокравших на Ордынке майора Оловянникова, и не только его. Шайку у Покровского монастыря с атаманами Казамаем и Медведем, которых было сорок девять человек, и их давно ловили, но никак не могли поймать, и вин за которыми было множество, в том числе большое ограбление подмосковного дворцового села Гжели и десятки смертоубийств, которые, как оказалось, свершил один Савелий Вьюшкин из этой шайки. Он даже не смог вспомнить, сколько же точно убил: вспоминал, вспоминал на допросах в Сыскном, навспоминал, что участвовал в семнадцати разбоях, а скольких именно лишил жизни, так и не смог вспомнить.

В Сыскном же перед Масленицей на Ивана вдруг налетел великан Нелидов. Радостно, как горячо любимого и дорогого, сгрёб в могучих объятьях и загудел набатно, что они с Дуней живут теперь в Архангельске, его перевели туда служить, — Иван уже знал об этом, — и очень по нему скучают, часто говорят-вспоминают, особливо, конечно, его песни, и что он ехал сюда и всё надеялся, что коли разыщет Ивана, то, может, и снова услышит их, а вообще-то он прислан в Москву нарочным и будет отныне часто присылаем, так что, даст Бог, станут видеться, и кто Иван теперь, на какой важной службе, он уже прослышал, и очень рад этому, и ещё больше любит-уважает, и вот ещё-то зачем искал — и протянул Ивану серый мешочек, который тот оставил, уходя от них в то уже дальнее утро.

— Помнишь? Сохранили.

В мешочке было четыреста сорок три рубля серебром.

Иван никогда не считал, не берег, не копил ни денег, ничего другого из добытого. Прокучивал, щедро всегда за всё платил, широко раздаривал, раздавал и лишь какую-то толику рублей и золота и разных драгоценностей отдавал иногда друзьям и знакомцам на сохранение, как Нелидовым, но сколько именно и чего, особо не запоминал, да и не мог запомнить, потому что это случалось чаще всего второпях, на бегу, в большой гульбе, на перепутьях. Но после возвращённого Нелидовым решил всё же повспоминать и подсобрать когда-то розданное, ибо теперь, при этой новой жизни, средств требовалось очень много. И страшно был удивлён, как много оказалось розданного на сохранение-то. Хотя у некоторых и не всё сохранилось, а некоторые под разными предлогами вообще ничего не отдали, у него всё равно собралось более трёх тысяч деньгами, да золотые и серебряные вещи были, да посуда и меховая рухлядь. Даже и думать никогда не думал, что так обогател.

Старый знакомый с Варварки отставной сержант Иван Петров свёл его с варварским же дьяконом, у которого он купил на Варварке же дом. Купил за пятьдесят рублей, совсем не торгуясь, чему дьякон очень удивлялся.

Сержант Петров был в этом деле доверенным Ивана, а потом стал и управителем его хозяйства.

Вообще-то домов было три: большой и два малых, да у ворот срубовая лавка, да конюшня, да сараи, колодец, четыре яблони, вишни, просторный двор. Хорошая усадьба. Такая ему теперь только и годилась. В большом доме две избы: в первой — светлица в семь оконниц с каморкою, печь с лежанкою, кафленные зелёным изразцом, потолок штукатуренный, пол лещадный; во второй избе — ещё светлица в четыре оконницы с печью кирпичной. Стены в обеих обиты травчатой клеёнкой. А меж оными избами — сени с двумя чуланами в две оконницы каждый. Там были кровати, столы, полки, сундуки, укладки. Из малых домов-изб — одна людская человек на десять — пятнадцать, а другая называлась блинной, имела чулан, в ней тоже могли поместиться человек десять. И в лавке у ворот была печка. Крыто всё было тёсом.

Одевался Иван теперь в суконные сюртуки макового или зелёного цвета, туфли носил тоже зелёные, призетовые, шитые серебром. Нашивал иногда и подаренный князем Кропоткиным плащ.

К Пасхе завёл и небольшую собственную команду из хорошо знакомых отборных ребят с парусной фабрики, из училища Посольского приказа, из других мест. Одел их в одинаковые кафтаны серого сукна, и жили они у него на полном его коште, да ещё жалованье платил каждому по полтине в месяц. И приставленную к нему воинскую команду часто кормил и одаривал деньгами. И сержанта. И их офицера. И Петра Донского. И некоторых из Сыскного. Из других приказов и контор.