Ванька Каин - [3]

Ванька Каин, собственно, потому, может быть, попал в число помянутых исторических личностей, которых бессмертие в народе отчасти укреплено анафематствованием, что народ по сходству имен смешал московского Ваньку Каина с библейским Каином, которого, первого убийцу на земле, за убиение брата Авеля земля не принимала.

А у народа подобные смешения или перенесения исторических имен и событий на другие бывают нередко, как, например, он перенес свои языческие понятия о дохристианских богах на имена уже христианских святых, как целиком перенес понятие о боге Волосе на св. Власия, покровителя животных, громовержца Перуна перенес на пророка Илию и т. д.

II

Каин — тип народного героя, как «удал добрый молодец» и как «несчастненький». — Жизнеописания Каина, число их изданий в прошлом и нынешнем столетии. — Ванька Каин — микрокосм деморализованного историею русского общества, как Дон Кихот — микрокосм Испании с издыхающим рыцарством.

При всем том нельзя не признать за Ванькой Каином и некоторых других качеств, которыми он завоевал себе народную память: он действительно был до некоторой степени героем голытьбы; вся жизнь его посвящена была воровству и мошенническим проделкам, — а голытьба, сама по необходимости ворующая и вырабатывающая себе свой собственный кодекс нравственности, свои собственные уложения о наказаниях, о правах состояния, о праве собственности, не могла не видеть в Каине героя своего ремесла, личность даровитую с точки зрения голытьбы, олицетворение беззаветного удальства, эпического молодечества, того молодечества, которым народный эпос обставил и Ермака Тимофеевича, и Стеньку Разина, и «понизовых удалых добрых молодцев», «воровских казаков», «славных разбойников» и «поволжских бурлаченьков», эту «голь кабацкую».

Нельзя не признать исторической достоверности за фактом, что народ не без уважительных поводов вносит в цикл своего исторического эпоса некоторых избранников, по-видимому, не всегда чистых и безукоризненных с точки зрения общепринятого понимания законов человеческой нравственности, но таких, которых деяния, гармонируя с воззрениями голытьбы, действовали на ее творческое воображение или которые за что-либо пострадали и к которым народ мог приложить любимый свой эпитет «несчастненьких».

Князя Владимира Ясно Солнышко он излюбил более других русских князей и единственно его только поставил центром всего своего эпоса потому, может быть, что Владимир, пируя с богатырями добрынями да ильями муромцами, в то же время, по свидетельству летописи, выставлял на улицах и площадях столы с яствами и питиями для «нищей братии», для «калик перехожих», для слепцов и для всей голытьбы древнерусской.

Другой любимец народа — страшный царь Иван Грозный получил свое место в народном эпосе потому, что, систематически давя своей опричниной княжеские и боярские роды, он тем самым, по народному выражению, на его колеса лил воду и, травя бояр, зашитых в медвежьи шкуры, собаками, он, как народу казалось, сам-то лично его не трогал.

Стеньке Разину народ посвятил, можно сказать, целые рапсодии в своем эпосе потому, что этот Стенька в «казацкий круг не хаживал, со стариками думы не думывал, а думал думушку с голытьбою, с голью кабацкою», и эту голь повел он на добычу, обещая ей побить всех бояр и сделать всех равными.

Переходя к новому историческому времени, мы находим, что народ обессмертил своим эпическим творчеством уже в XVIII веке «Ваню Долгорукова» за то, что он был «несчастненький» и, умирая на плахе, золотым перстеньком дарил палача, чтобы он скорее снял с него буйную голову и не портил бы его могучих плеч; обессмертил и «короля прутского» за то, что «разнесчастненький, бесталанненький король прутской, ничего-то он, король, не знает про свою армеюшку, что ушла под француза», а «француз прислал ему газетушки невеселыя, под черной печатью»; обессмертил и Захара Григорьевича Чернышева, который тоже сидел в «темной темнице», в «распроклятой заключевнице»; обессмертил и донского генерала Краснощекова, с которого татары с живого кожу содрали, «да души его не вынули».

Ванька Каин в народном сознании подходит под оба эти народных типа — и под тип «удалого доброго молодца», и «разнесчастненького»; мало того — как человека, действовавшего иногда прямо в интересах народа, который он защищал от господ, от подьячих, от полиции, от неправильного рекрутства.

Как бы то ни было, народная память, отведя для Каина место в своем эпосе, передает его имя от поколения к поколению, как летописцы передавали от столетия к столетию о событиях, которые без того совершенно утратились бы для истории, и тем обессмертила это имя, возвела его в разряд имен исторических.

Русская история, если не хочет игнорировать внутреннюю жизнь народа, его мировоззрение в известные эпохи, его экономический и общественный быт, его понятия, как она не игнорировала его верований в древнейшие эпохи существования, его мифических воззрений на природу; если русская история желает быть именно тем, чем должна быть история всего народа, история всякого человеческого общества, а не историей королей, генералов и войн, — то она не может и не должна обходить тех личностей, которые не обойдены и народом. Уже знаменитый Новиков, который начинает собой в России, как Лессинг в Германии, эпоху обращения русской мысли и русской науки к изучению основ народной жизни и народного мировоззрения, понял это народно-историческое значение личности Каина и занес в свой сборник песни, которые пел народ, называя их «песнями Каина» или соединяя их с именем этого человека. Еще при жизни Каина ходили по рукам «сказанья» о его похождениях, а рассказы о нем, почти легендарные фабулы, наконец «слова» и «изречения» Каина переходили из уст в уста, как вообще рассказы о личностях, оставляющих по себе следы в истории…