Ванильный вкус поцелуя - [16]

— Ты так говоришь, будто хорошо ее знаешь.

— Да. Лучше, чем мне бы хотелось.

Коринна отхлебнула кофе и осторожно поставила хрупкую чашечку на стеклянный столик около шезлонга. Потом, глядя на Неаполитанский залив, с напускной небрежностью произнесла:

— Мы с тобой никогда не говорили об этом, Матео, но, думаю, ты знаешь, что у меня к тебе глубокие чувства.

— Ах, Коринна! — начал он, ощущая неловкость от такого поворота темы. — Не надо!

— Не буду, — заверила она. — Не хочу ставить ни тебя, ни себя в неловкое положение. Я сказала об этом, лишь предваряя свой вопрос: пожалуйста, расскажи мне о своих отношениях со Стефани и поверь, что мой интерес вызван не любопытством или досадой, а преданностью и настоящей дружбой.

Коринна была самым сдержанным и чутким человеком из всех, кого он знал. И то, что она вдруг задала такой личный вопрос и сделала это так откровенно, заставило его ответить с подобной же искренностью.

— Мы были любовниками.

— Я так и думала. — Коринна немного помолчала. — А как реагировали ее родители на вашу связь?

— Они не узнали об этом.

— Но они, должно быть, знали, что она проводит с тобой время.

— Нет, они жили в Торонто. Я познакомился с нею в Брэмли-Пойнт, милях в двухстах к северу от города, где у ее дедушки и бабушки было — и до сих пор есть — имение у озера. Стефани всегда проводила часть своих летних каникул у них, потому что любит верховую езду, а у них очень хорошие лошади.

— Стало быть, вы были там в одно время и жили в одном доме?

— Не совсем так. Даже у меня хватило порядочности не злоупотреблять гостеприимством хозяев и не лишать невинности их внучку под их крышей.

— Ты хочешь сказать, что Стефани была?..

— Девственницей? Да. — Он отвернулся, не в силах встретиться с осуждающим взглядом Коринны. — Знаю! Меня надо пристрелить. Но ей было девятнадцать, она была мила и красива и очень хотела, чтобы ее любили. Ты не представляешь себе ощущения молодого парня, который думает, что знает ответы на все вопросы только потому, что у него сексуальный аппетит как у быка-производителя и полный карман презервативов, которые всегда под рукой, когда бы ни потребовались.

— Я не осуждаю тебя, Матео. Думаю, ты не принуждал и она пришла к тебе по своей воле. Сколько времени вы были вместе?

— Пять, может быть, шесть недель. Я жил в квартире над конюшней, она приходила туда, мы были одни… остальное, я уверен, ты можешь представить сама. Не слишком красивая история, а?

— Но вы были влюблены друг в друга?

— Я нет. В мой огромный жизненный план не входило влюбиться в двадцать пять лет. Но она говорила, что любит меня, и я ей верил. Потом приехала ее семья, и Стефани прекратила со мной знакомство. Когда ее отец и братья пришли с нею как-то утром покататься, я находился в конюшне, но она даже не взглянула в мою сторону.

— Ты думаешь, ей было неловко, потому что вы занимались там любовью?

— Нет, — резко ответил Матео, — потому что я был по уши в масле и грязи и не имел должного аристократического вида.

— Но она же знала, кто ты, чем занималась твоя семья в Италии.

— Ну, нет! Она считала, что я мраморщик из Каррары, и мой хозяин послал меня изучить незапатентованное изобретение, предназначенное для резки гранита. И, грубо говоря, им я и был, если учесть, что в то время мой отец и дед обладали всеми акциями нашей компании, а я еще только изучал дело.

— И ты не счел нужным просветить ее? Сообщить ей, что ты наследник целого состояния?

— О Господи, нет! Ты же помнишь, каким я был тогда: гордым, упрямым и одержимым желанием добиться всего самому, не используя имени семьи и денег. Из-за этого и поехал на лето в Канаду, в новый мир, где все люди равны и не так много значат богатство и власть. Я так думал, пока не познакомился с Брюсом Лейландом.

— Да, — Коринна улыбнулась, — я очень хорошо помню: ты был такой своевольный, обаятельный и красивый, что матери запирали незамужних дочерей, когда ты приезжал на Ишиа. Похоже, синьору Брэндону стоило сделать то же самое со Стефани.

— Может, и стоило. — Матео помолчал. — Я приехал туда, чтобы доказать, что я сам по себе личность, а не просто аристократическое имя. Но в конечном счете оказался таким же бесчувственным и жестоким, как мои средневековые предки, — отверг Стефани после того, как позабавился с нею.

— Не надо корить себя, молодые люди часто совершают ошибки, руководствуясь животным инстинктом. А что у вас произошло с Брюсом Лейландом, что ты до сих пор испытываешь горечь?

— Как-то Анна пригласила меня на семейное барбекю. Сначала я хотел отказаться, но потом подумал, что ничем не хуже их. Я побрился, вырядился, но с таким же успехом мог появиться с двухдневной щетиной и весь в пыли. Брюс Лейланд обращался со мной так, будто я был беженцем из страны третьего мира и просил подаяния. Что касается Виктора, то мне казалось, он вот-вот бросит в меня своими объедками.

— И ты до сих пор не поставил их на место, раскрыв свое истинное положение?

— С какой стати? Я никому ничего не обязан объяснять. И вообще мне забавно изображать недалекого, смуглого иностранца, который не знает, какую вилку взять. Когда Брэндон упомянул, что я предложил использовать его изобретение, применяя компьютер, профессора Лейланды рассмеялись мне в лицо и с презрением заявили, что я в этом не разбираюсь. Чтобы понять, как работают компьютеры, требуются образование и сообразительность.