Ван Гог. Жизнь. Том 1. Том 2 - [42]

В самом Лондоне Винсент старался проводить больше времени в зеленых районах. «Здесь повсюду очаровательные парки», – писал он Тео. В обеденный перерыв и после работы Винсент погружался в тишину и относительное одиночество этих прекрасных островков природы. Особенно ему нравился Гайд-парк. В окружении старых деревьев, овечьих лугов и утиных прудов он мог снова почувствовать себя на берегу родного Гроте-Бек. Так, Ипполит Тэн находил в лондонских пейзажных парках «красоту, нежность и трогательность туманных земель, таких как Голландия».

Пристыженный изгнанием из Гааги, Винсент в очередной раз попытался привести свой образ жизни в соответствие требованиям семьи. Внимая, несомненно памятным ему, строгим наставлениям родителей и дяди, свое пребывание в Лондоне он начал с суматошной светской активности. Инициатором ее стал дядя Сент, который пригласил Винсента на ужин, где присутствовали важные лондонские клиенты «Гупиль и K°». Винсент чудесно провел субботний день, катаясь по Темзе на лодках с коллегами из галереи. Он также вспоминал о приятных вечерах в компании троицы душевных немцев, арендовавших жилье в том же доме. Они пели песни под фортепиано в гостиной, а в один из выходных дней совершили вместе длительную прогулку по окрестностям.

В июне новый начальник Винсента Чарлз (Карл) Обах пригласил своего молодого сотрудника (малому повезло с влиятельной родней) на воскресную прогулку по Бокс-Хилл – меловому утесу на юге города. Любуясь видом с этой продуваемой ветрами возвышенности – в ясный день панорама охватывала весь юго-восток Англии, от Лондона с одной стороны до Ла-Манша с другой, – Винсент еще острее ощутил, в какую даль он изгнан из своей низинной родины. «Здешняя местность очень красива, – писал он Тео, – и совсем не похожа на Голландию».

Желая успокоить родителей, Винсент сообщил, что снова начал ходить в церковь. В доказательство он отправил им небольшой рисунок пером с изображением Голландской реформатской церкви августинского братства в Лондоне. Но еще больше обитателей Хелворта обрадовало известие, что Винсент приобрел цилиндр. «В Лондоне без цилиндра никак нельзя», – со знанием дела подтвердила Анна.

В очередной раз Винсент изо всех сил старался стать достойным представителем класса, в котором его мечтала бы видеть мать. С восторгом он рассказывал о своем посещении так называемой Роттен-Роу,[9] королевской дороги для верховой езды в Гайд-парке, где каждый вечер лондонские наездники демонстрировали свои элегантные наряды и первоклассный выезд. «Одно из лучших зрелищ, что я видел», – писал Винсент. Судя по всему, его художественные предпочтения подверглись влиянию новых условий жизни. После четырех лет рассеянного блуждания его критический взгляд сфокусировался на оценке коммерческих перспектив картин. Из всех британских художников, с творчеством которых он познакомился, стоящими он нашел лишь двоих: Джорджа Боутона («один из лучших здешних художников») и Джона Эверетта Миллеса («все же здесь есть несколько хороших художников, например Миллес»). Оба они преуспели в коммерческом отношении, ни на шаг не отклоняясь от главенствующего вкуса. (Недаром Гупиль заключил с Боутоном долгосрочный договор.) Винсент мимоходом одобрил еще нескольких мастеров живописи – англичан и живущих в Лондоне иностранцев, отметив «ослепительную красоту» их бойко продававшихся картин.

Скандально знаменитые произведения социального реализма, персонажами которых были бездомные матери, ютившиеся в тесноте бедняки, брошенные дети и убитые горем вдовы, вовсе не интересовали Винсента. Работы, о которых он рассказывал в письмах родным, напротив, прославляли стиль жизни и ценности, благодаря которым процветала фирма «Гупиль и K°» и к которым ныне устремился ее молодой сотрудник: изысканная молодая пара застигнута в момент нежной сцены в будуаре («Медовый месяц» Жака Эжена Фейена); нарядная молодая мать несет в церковь свое новорожденное дитя («Крещение» Альберта Анкера); две молодые женщины в бальных платьях крадутся по великолепной лестнице («Девоншир-Хаус» Валентина Кэмерона Принсепа). По словам Винсента, эта живопись представляла «современную жизнь в ее настоящем виде».

Он посетил летнюю выставку в Королевской академии, откуда вернулся в несвойственном ему в те дни немилосердном настроении, едко высмеяв несколько отдельных работ и списав со счетов английское искусство в целом как «очень скверное и неинтересное». Революция в тиражной ксилографии, спровоцированная изданиями вроде газет «The Graphic» и «The Illustrated London News», хоть и происходила на Стрэнде в нескольких минутах ходьбы от магазина «Гупиль и K°», прошла мимо внимания Винсента, очарованного коммерческим искусством. Каждую неделю он присоединялся к толпе, собиравшейся около газетных типографий, в ожидании свежих номеров, но строгие черно-белые изображения, которые он видел в витринах, в то время ему «совсем не нравились» и казались «совершенно не тем, что нужно».

Посетив Национальную галерею, Винсент особо отметил лишь одну из увиденных там картин – пейзаж работы голландского художника Мейндерта Хоббемы. А «блестящие» работы Констебла из Картинной галереи в Дульвиче удостоились похвалы только потому, что напомнили ему любимых барбизонцев – Диаса де ла Пенью и Добиньи из магазина в Гааге. Казалось, что по-настоящему его тронула лишь передвижная выставка знакомых ему бельгийских художников. «Смотреть на бельгийские картины было сплошным удовольствием», – писал он и просил Тео поскорее рассказать о новостях Парижского салона.