Вампиры замка Карди - [19]

Выбравшись из шкафа, Отто встретил изумленный взгляд только что проснувшейся сиделки. Они дружно оглянулись на кровать, на Бриггиту… И сиделка завопила.

Бриггита была страшно бледна, губы посинели, глаза закатились, она хрипела и в груди у нее что-то жутко клокотало, а на подушке и на ночной рубашке темнели пятна крови. Их было немного, но они были!

— Доктор Гросс! Доктор Гросс! — вопила сиделка, выбегая из комнаты.

Отто метнулся к кровати, чтобы успеть осмотреть шею сестры до того, как прибежит врач и оттеснит его от ложа больной. Он приподнял Бриггиту — голова ее запрокинулась, как у зарезанной овцы, — и смахнул с шеи волосы: длинные, влажные, они липли к коже, они мешали рассмотреть… Ранки были на месте и они выглядели более яркими, более свежими, разве что не кровоточили. Отто почувствовал, как слезы восторга наворачиваются ему на глаза. Он уложил Бриггиту и сделал вид, будто пытается устроить ее поудобнее: доктор уже шел по коридору. Началась суета, запахло камфарой и спиртом.

Отто под шумок вышел из спальни.

Теперь он был уверен: вампиры существуют.

И абсолютно счастлив этим фактом.

…Нет, Отто фон Шлипфен не был совсем уж черствым человеком. Он даже любил сестру — насколько он вообще мог кого-либо любить. Он решил попытаться спасти Бриггиту. Но кому он мог довериться в этой ситуации, чтобы не погубить свою репутацию и не прослыть безумцем? Только кому-то из родственников. Кому-то, кому так же дорога Бриггита.

Отто отправил телеграммы Августу и Францу. Разумеется, не стал ничего сообщать о вампире. Просто известил, что Бриггита тяжело больна и нужна срочная помощь мужа и брата.

Август фон Шлипфен пообещал приехать, как только сможет. И он приехал — когда все уже было кончено…

Франц Лиммер примчался сразу, бросив все дела: ничто для него не могло быть дороже и важнее семьи.

3

Все дни, пока мама болела, Конрад ощущал себя заброшенным и несчастным, как никогда в жизни. К маме его не пускали: доктор Гросс боялся, что мальчик может подхватить эту неведомую инфекцию. Его с нянькой Утой и домашним учителем герром Нойманном вообще переселили в отдельный флигель. Гулять ему разрешалось только в маленьком розарии, где было совершенно негде порезвиться. Контакты с деревенскими детьми были полностью исключены. И Конрад изнывал от тоски, безделья и страха за жизнь матери: он понимал, что если мама сама не зовет его к себе — значит, она очень серьезно больна. Конрад старался вести себя хорошо, как никогда внимательно учился, не капризничал за едой, а после обеда сидел на скамеечке среди отцветающих, уже почти не пахнущих роз и читал книжки. Дядя Отто не забыл привезти ему новую: это была взрослая и довольно страшная книга о людях, похороненных заживо. Но уж лучше было читать и бояться, чем думать о маминой болезни.

А потом приехал отец. В измятой и запыленной одежде, небритый, с бледным от недосыпа лицом, он вошел в учебную комнату и Конрад буквально одним прыжком вылетел из-за стола, за которым горбатился над задачками, и повис у отца на шее. Папа вернулся! Теперь все наладится и мама наверняка выздоровеет. Папа найдет ей самых лучших врачей. Папа все может!

Франц обнял и сухо поцеловал сына в лоб, потом отстранил. На лице его застыло встревоженное выражение. Он задал сыну несколько вопросов, но кажется, не очень вслушивался в то, что тот ему отвечал. Конрад понимал, что все мысли отца сейчас заняты только болезнью мамы.

Папа попросил Конрада слушаться герра Ноймана и тут же ушел. В следующий раз мальчик увидел его после того, как Франц и Отто вместе съездили в католический собор за необходимыми артефактами. Конрад уже засыпал, когда отец зашел к нему и надел ему на шею серебряную цепочку, на которой висел маленький крест и образок святого Кристофора.

— Не снимай никогда, даже во сне, даже когда принимаешь ванну, — строго сказал отец.

— Хорошо. А как мама себя чувствует?

— Пока еще не очень хорошо. Но мы с твоим дядей надеемся, что скоро ей полегчает.

При этих словах взгляд у отца стал каким-то непривычно суровым. Он потрепал Конрада по волосам и вышел. А Конрад вдруг подумал, что с таким лицом, какое было сейчас у папы, рыцари уходили на бой… На бой за свою прекрасную даму.

Заснуть Конрад уже не смог. Он лежал и крутил в пальцах новенький крестик. Думал о папе и маме. О том, что дядя Отто ни на что не способен. И если вдруг отцу понадобится помощь в том, что он затеял (а он явно что-то затеял, и это что-то — вовсе не поездка за врачом в другой город, а нечто рискованное), на Отто явно рассчитывать не стоит. Так что Конраду надо вести себя по-мужски: встать из кровати, прокрасться через весь темный дом и сесть в засаде возле маминой спальни. И если что — придти отцу на помощь. В этом ему виделся вызов. И — цель. Очередная цель. Очередной шаг на пути к тому, чтобы стать взрослым… Таким, как отец.

Было немножко жутко и вместе с тем так приятно — принять первое в своей жизни взрослое решение. В полутемной гостиной, освещенной лишь светом луны, льющимся в окна, Конрад хотел снять с ковра меч, но не справился и удовлетворился кинжалом, который все равно был тяжел для его детской руки. Однако с кинжалом он чувствовал себя как-то увереннее. Он добрался до маминой спальни, дверь которой была приоткрыта: оттуда лился свет и звучали возбужденные голоса. Потом из спальни вышли папа и дядя Отто. Конрад спрятался за большим сундуком и они его не заметили, прошли мимо. За их спинами он шмыгнул в спальню. Ему очень хотелось увидеть маму…