Вампиры - [6]

Вдруг этот шум.

Сначала Гэвину показалось, что звук ударов раздается только у него в голове, но Рейнолдс внезапно вскочил со своего места с перекошенным ртом. Благостное ощущение рассеялось.

— Что это? — спросил Гэвин и тоже встал; голова кружилась от хмеля.

— Ничего страшного, — ответил Рейнолдс и, положив руки Гэвину на плечи, заставил его снова сесть. — Подожди.

Шум усилился. Словно барабан в печи: он горит, а в него бьют.

— Прошу тебя, пожалуйста, подожди меня здесь минуту. Это где-то этажом выше.

Рейнолдс солгал, источник грохота находился не наверху. Грохот раздавался здесь же, в этой квартире, ритмичные глухие удары, то чаще, то реже, то снова чаще.

— Налей себе выпить, — предложил Рейнолдс, остановившись у двери. Лицо его пылало. — Проклятые соседи…

Зов — а это был именно зов — стал понемногу утихать.

— Я только на секунду, — пообещал Рейнолдс и закрыл за собой дверь.

Гэвину уже приходилось попадать в неприятные ситуации: шалуньи, чьи любовники появлялись в самый неподходящий момент; парни, готовые избить его, чтобы не платить, — один чувак, которого петух раскаяния вдруг в попу клюнул прямо в номере отеля и который по этому поводу разнес все заведение в щепки. Всякое бывало. Но Рейнолдс казался человеком другого сорта: в нем не было ничего странного, никакого намека на придурь. Где-то в подсознании Гэвина, очень далеко, тихий голос напомнил, что те, другие парни тоже поначалу казались нормальными. А, черт с ним — и Гэвин решил оставить сомнения. Если переживать после каждой встречи с новым человеком, то скоро он вообще прекратит работать. Существовала зыбкая грань, на которой можно было доверять только удаче и собственной интуиции, а на сей раз интуиция подсказывала Гэвину, что этот клиент выпендриваться не будет.

Допив залпом содержимое стакана, он налил себе еще водки и замер в ожидании.

Шум затих окончательно, и стало намного проще найти объяснение тому, что произошло: возможно, действительно куролесили соседи сверху. Во всяком случае, было не слышно, чтобы Рейнолдс ходил по квартире.

Взгляд Гэвина блуждал по комнате в поисках чего-нибудь, чем можно было бы себя занять, и вновь остановился на надгробии, висевшем на стене.

Флавин, знаменосец.

Было все же нечто привлекательное в мысли о том, что твое изображение, пусть грубое, вырежут в камне и установят на том месте, где упокоится твой прах, даже если придет время, когда какой-нибудь историк разлучит камень с прахом. Отец Гэвина настоял на том, чтобы его похоронили в земле, а не кремировали: иначе как же, говаривал он, его будут помнить? Кому придет в голову оплакивать урну, замурованную в стене? Ирония была в том, что на его могиле все равно никто не плакал: Гэйвин посетил ее в лучшем случае дважды за все те годы, что прошли со смерти отца.

А вот Флавина люди помнили; люди, никогда не знавшие ни его, ни даже мира, в котором он жил, знали его теперь. Гэвин встал, протянул руку и прикоснулся к имени знаменосца, грубо вырезанному в камне: «FLAVINVS» — оно было вторым словом в надписи.

И вдруг снова раздались эти странные звуки, но на сей раз в более бешеном темпе. Гэвин отвернулся от надгробия и взглянул на дверь, надеясь отчасти, что увидит там Рейнолдса, который все объяснит. Но в дверях никого не было.

— Черт!

Шум продолжался, похожий на барабанную дробь. Кто-то где-то слишком разозлился. На сей раз обмануться было невозможно: неведомый барабанщик находился здесь, на этом этаже, не более чем в паре ярдов. Гэвина начинало донимать любопытство: это коварная любовница. Он осушил свой стакан и направился в прихожую. Стоило ему закрыть за собой дверь, как шум прекратился. Тогда Гэвин решился и крикнул:

— Кен?

Казалось, звук имени умер, едва сорвавшись с его губ.

Коридор был погружен во тьму, только в дальнем его конце пробивался луч света. Возможно, через открытую дверь. Гэвин нащупал на стене справа от себя выключатель, но тот не работал.

— Кен? — снова позвал он.

На сей раз зов не остался без ответа. Раздался стон, а затем звук переворачивающегося или переворачиваемого человеческого тела. Быть может, с Рейнолдсом что-то случилось? О боже, он может лежать всего лишь в двух шагах от Гэвина, не в состоянии пошевелиться — надо ему помочь. Но почему ноги Гэвина передвигаются так лениво? У него засосало под ложечкой, как происходило всегда в моменты напряженного ожидания. Это осталось у него еще с детства, с игры в прятки — возбуждение оттого, что тебя преследуют. Ощущение почти приятное.

Да и если рассуждать здраво, не говоря об удовольствии, разве может он уйти сейчас, не выяснив, что стряслось с клиентом? Он просто обязан пройти по этому коридору.

Первая дверь была приоткрыта; Гэвин толкнул ее, увидел комнату, сплошь уставленную книгами, — не то кабинет, не то спальню. Уличные огни, беспрепятственно проникая через оконное стекло, не завешанное шторами, освещали рабочий стол, заваленный бумагами. Никаких следов Рейнолдса или неведомого барабанщика. Совершив этот первый шаг, Гэвин почувствовал себя увереннее и двинулся дальше по коридору. Следующая дверь также оказалась открытой: она вела в кухню. Внутри было темно. У Гэвина вспотели руки, и он вспомнил, как Рейнолдс пытался снять перчатки, прилипшие к ладоням. Он-то тогда чего боялся? Нет, этот парень снял его не просто так: в квартире был кто-то еще — кто-то озлобленный, склонный к насилию.