Вампир - [35]

Он был уверен, что это сон, и старался не шевелиться, чтобы видение не исчезло, и смотрел тяжелыми глазами в одну точку, в глубину этих медленно раскрывавшихся пространств, в какую-то стоявшую посередине скалу, охваченную кровавыми огненными языками, похожую на огненный фонтан или на горящий факел, раздуваемый вихрем. Пламя вздымалось кверху целым роем кровавых ужей, а вокруг, как бы в зеленом сумраке морского дна, были раскиданы огромные камни, качались какие-то деревья с ветвями, похожими на когти, дрожали какие-то движения неведомых предметов.

Да, лишь во сне могла грезиться ему эта громадная пещера, прорезанная чудовищными, тяжелыми колоннами сталактитов, залитая зеленым сумраком, в котором, как рой светящихся бабочек, двигались еле уловимые золотистые блестки. А из этого золотого тумана выплывали тяжелые, непонятные фигуры, выползали из-под камней, из зеленых ям, из зеленого мрака и, тихо, торжественно двигаясь, едва заметные в изумрудной зыбкой глубине, плыли, огибая кровавый огненный камень. Раздались какие-то звуки, словно тысячи арф застонали сразу и замерли, рассыпавшись по камням, как ржавые жабы, а вслед за этим снова показалось длинное шествие одетых в белое фигур. Ноги были босы, женские груди обнажены... головы змей... головы птиц... головы животных... адское шествие зловещего Сэта, — шли медленно, ритмически, неся на руках длинные черные носилки, а на них тело, закрытое траурным покровом. Обошли вокруг пламени и, поставив носилки впереди, встали по сторонам, как два белых крыла.

Вдруг раздался страшный удар, молния золотой тесьмой прорезала пещеру, все упали ниц, кровавое пламя, как вулкан, рванулось в высоту и тихо опустилось, а вместо него стали вырываться клубы золотого кадильного дыма, среди которых медленно в гробовой тишине возникал образ Бафомета. Он выплывал из этих пугливых, рассеянных, бледных языков пламени, вырастал из гаснущей бездны, как грозная туча, и наконец явился — весь мрачный, как ночь, и ужасный, как смерть. Он присел на козлиных ногах.

На узком голом черепе засветились золотые рога полумесяца, тело его было нагое, тонкое, юношеское, он сидел, широко расставив колени, между которыми, как ядовитая змея, извивалась кровавая молния. Длинные протянутые руки хватали кривыми ногтями покров носилок, стоявших у его золотых копыт, красные, как раскаленные карбункулы, глаза сверкали, блуждая по головам лежавших перед ним в смирении и страхе. Он был ужасен в своей красоте — холодной, как сталь, и отравленной смертельными чарами, был мрачен и неутомим, дикая сладость была разлита по страдальчески сжатым губам, грозно сведенные брови были — как луки, натянутые местью и гневом, а в худом лице и на гордом высоком лбу лежало затаенное страдание вечного бунта, беспросветной ночи, неотмщенных обид и бесконечных блужданий. Согнутое и напряженное тело его было готово к прыжку. Казалось, что он явился только на мгновение и тотчас же снова бросится в бездну, чтобы пробегать ледовитые пустыни молчанья, чтобы бежать всегда, бесконечно, вечно...

Перед лицом этого призрака Зенон пришел в сознание, почувствовал, что он не спит, но не мог поверить, боролся с безумием, хотел бежать, но его окружали холодные, неумолимые, неподвижные стены, хотел кричать от неожиданного дикого страха, но не владел голосом, звуки замерли в горле, как задавленные в гнезде птенцы. Он стал биться об эту прозрачную, точно стеклянную стену, но она даже не зазвучала под ударами, и он только больно поранил руки и колени и, обессиленный, упал на землю.

Спустя некоторое время он поднял голову. Стена еще светилась, и монотонно звучало какое-то протяжное пение. Странные, медленные слова тихо падали, как цветы сплетаясь в пламенную, торжественную гирлянду молитвенного шепота:

— Владыка ночи и молчания!

— Будь с нами! — отвечало эхо.

— Владыка боящихся и угнетенных!

Все пламеннее звучали голоса. Зенон встал, прижался лицом к немного потускневшей стене, — пещеры почти не было видно, ее залил ночной мрак, и лишь посередине сияло изваяние Бафомета, подобное окаменевшей на лету молнии; черные носилки по-прежнему стояли у его ног, а из глубины мрака медленно лилась торжественная, захватывающая литания:

— Ты, который спасешь проклятую!

— Единственный! — отвечало затихавшее эхо.

— Ты, который призреваешь покоренных насилием!

— Месть вечно живая!

— Ты, который равен могуществом!..

— Тень страдальческая!

— Свет, мстительно низвергнутый в бездну!

— Сила обессиленная!

— Сила любвеобильная!

— Сила священная!

И вдруг он понял это странное пение, вспомнил, что это была та же мелодия, какую он слышал тогда на сеансе, это были те же слова, которых он до сих пор не мог воспроизвести в своей памяти, не мог вспомнить, где и когда он их слышал.

Пение затихло; в сгущенной, мутной темноте что-то стало происходить. Он не мог различить слабых очертаний: туманные, белесоватые тени вели хоровод, окружали статую, плыли, как мерцающие огоньки,а какая-то тень склонилась над носилками, — он отчетливо слышал шаги невидимых ног по острому песку... какой-то шепот... шипение огня... невидимые движения...