Вампир - [3]

Широким жестом он указал на бульвар. Газ бросал белесоватые лучи света на колеблющуюся бесконечную волну гуляющих.

— Вот великий учебник наружной и внутренней патологии, — продолжал Гастон, — вот физиология действий. Разве видим мы нечто подобное, забившись в больницы и кабинеты? А ведь это только один том, глава, параграф медицинской энциклопедии, которую составляет общество. А! — вскрикнул он голосом, искренность которого нас тронула, — иметь время, т. е. деньги, и всецело посвятить себя чтению этой живой библиотеки, этого универсального словаря, каждая страница которого есть человек, разобрать его, изучить и уже после этого заняться лечением недугов. Потому что тогда вскрывали бы не трупы, а живые существа. Десять лет таких наблюдений с таким великолепным рвением, с которым мы изучаем такую косную науку как наша, и над нами засверкало бы пламя истинного знания…

Во второй период — дело идёт ещё хуже. После усиленной работы остальную часть жизни мы употребляем на то, чтобы сделаться новым человеком, разочарованным, скептиком, невеждой, банальным практиком — рутинером, который зарится на орден и академию. Мы делаемся как бы слепыми, когда бросаем книги и не видим человека.

В этот момент я вскрикнул и, дотронувшись до Гастона, сказал:

— Смотри!

Он взглянул, куда я указывал.

— Кто этот человек? — спросил он.

— Это тот самый старик, о котором я только что говорил, — г-н Винчент.

Старик приближался медленно, тяжело, и я вздрогнул, увидев невероятную перемену, которая произошла в нём в продолжение такого короткого промежутка, после нашей встречи.

Он мне показался мёртвенным, худым, сгорбленным, разбитым. При каждом шаге он выворачивал свою худую шею, озираясь по сторонам, и мне казалось, что я слышу скрип костей его позвоночника.

— Э, — воскликнул один из нас, — это старый Тевенен! Разве он еще не умер?

— В самом деле, он, — сказал Гастон, внимательно смотря на него, — я сперва его не узнал.

— Но кто такой этот Тевенен? — нетерпеливо спросил я.

— Я его встретил несколько месяцев тому назад, — продолжал Гастон, не отвечая мне, — он выглядел тогда бодрым и помолодевшим…

— Но ведь я сам, несколько часов тому назад увидев его, думал, что предо мной почти молодой человек, — сказал я. — Возможно, что на него так повлияло горе…

— Пойдем, — сказал мне Гастон, — я тебе расскажу всё, что о нём знаю.

В одно мгновение мы достигли Тевенена, который шёл по бульвару. Его узкая спина, казалось, принадлежала выходцу с того света.

— Говори, — сказал я Гастону, — рассказывай скорей об этой странной личности, которая меня беспокоит, сердит и в тоже время интересует.

— Пойдём сперва за ним, — отвечал Гастон. — Я знаю его прошлое, и мне хотелось бы узнать кое-что из его настоящего.

Тевенен шёл, поминутно оглядываясь, останавливаясь у кофеен, как будто всматриваясь в посетителей.

— А, может быть, и в посетительниц! — смеясь, прибавил Гастон.

— Это, впрочем, шутка, — продолжал он, — потому что помимо всегдашней целомудренности Тевенена ему теперь должно быть больше ста лет.

— Ста лет!

— Мне тридцать пять, — сказал Гастон, — а когда было пятнадцать, тот, от кого я услышал историю Тевенена, говорил, что он жил уже в 1760 году.

Старик продолжал скользить, как призрак (у него была какая-то необыкновенная походка), и мы стали бояться, как бы он не исчез бесследно. Дойдя до конца бульвара, он вдруг остановился в нерешительности, как бы не зная, в какую сторону идти.

Гуляющих стало мало. Стоя невдалеке от него, мы видели его жесты, выражающее и гнев, и отчаяние. Он еще сильнее сгорбился и казался совершенно дряхлым. Наконец, он принял какое-то решение и свернул в боковую улицу.

Через несколько минут он подошел к воротам одного дома, у которых сидела женщина, по виду привратница, вышедшая подышать вечерней прохладой. Она держала на руках мальчика, 6–7 летнего крепыша. Едва мальчуган заметил Тевенена, как соскочил с колен матери и стремглав понесся ему навстречу. Налетев на него, он так толкнул старика, что, как нам показалось, тот едва устоял на ногах. Но опасения наши были напрасны. Тевенен с силой и ловкостью поднял ребёнка и стал его целовать. Он целовал его долго.

— Бедняга, — прошептал я с умилением, — он вспоминает об умершей малютке.

Между тем толстуха привратница бранила своего мальчугана:

— Оставишь ли ты господина Тевенена, маленький негодяй? — кричала она. — Прошу вас, г-н Винчент, простить его.

Трепля ребёнка по щекам, он что-то такое ответил, чего мы не расслышали.

— О, я прекрасно знаю, что вы, господин, баловник всех детей, — продолжала женщина, — зато как только они вас завидят, так и рвутся к вам, никак их не удержишь.

Винчент в дом не входил, хотя привратница посторонилась, давая ему дорогу. Он как бы колебался и, наконец, робко сказал:

— Вы не хотите доверить его мне… Я бы научил его кое-чему хорошему!

— Ах, я бы с удовольствием, г-н Винчент. Но ведь вы знаете, что он живёт в деревне у своей бабушки, которая в нём души не чает. И самой-то мне приходится меняться, чтобы выпросить его на недельку… И, кроме того, там такой чудесный воздух!..

Винчент не настаивал. Он еще раз поцеловал ребенка и исчез в длинном коридоре. Он казался помолодевшим.