Валютчики - [2]

Пожав плечами, я продолжил путь. Начальник открыл обитую черной кожей дверь, предложил переступить порог кабинета. Я поежился, клаустрофобия дала знать приступом страха. Заметил, что со времени знакомства с помещением изменений не произошло. Два стола у стен, два стула перед ними. Сейф напротив, шкаф рядом, вешалка. Никаких портретов вождей.

— Присаживайся, — проходя за стол, указал на стул начальник. Узбек умостился за вторым, по правую руку. — Садиться не предлагаю. Плохая примета.

— Спасибо на добром слове, — нашаривая упаковку с валидолом, промямлил я. — Сажать пока не за что.

— А вот это? — выбрасывая пакетик с золотом, улыбнулся начальник. — Откуда оно? Ты книгами торгуешь.

— Предложили, я взял…

— Кто предложил? За сколько? — вмешался зам. — Не стесняйся.

Я почувствовал некоторое смятение. Испарина высыпала на лоб. Ну, блин, состояние! Врагу не пожелаешь. Или карма за прошлое работает на полную мощность. Нарушения никакого нет. Главное, не стукнешь кулаком по столу, не крикнешь, что не имеют права. Не стукнешь и не крикнешь потому, что за дверью стоят те, которым не стыдно ручку поцеловать, на коленях поползать. Засопев, я выковырнул таблетку валидола из упаковки.

— Усрался, писатель? — гоготнул зам. — Говорят, в морпехах ходил.

— В стройбате. При штабе.

Не хотелось признаваться, что боязнь замкнутого пространства привела в плачевное состояние всю нервную систему. Врачи сказали, что это от травм головы.

— Его надо проверить, — не обратив внимания на мой тон, предложил зам. — Что у тебя в карманах?

Узбек заставил встать. Похлопал по бокам. В очередной раз я похолодел. Как у всякого валютчика, у меня были клиенты. Одна дотошная женщина требовала, чтобы переписывал номера купюр. Мол, притулишь «фальшак», вот номера. Именно ей и сегодня приготовил две сотни баксов, засунув в брючный пистон с бумажкой, на которой нарисовал номера и серии банкнот. За житейским — на пределе — разговором с дочерью, это обстоятельство выпустил из виду. Узбек нащупал «сотки» с бумажкой, развернул на столе перед главным оперативником.

— Ого, — ошалел тот от неожиданности. — И номера расписаны. Взятка, что-ли? Кому?

Я промычал что-то в ответ. Начальник вперился сверлящим взглядом, снова уткнулся в бумажку. Круглое лицо начало приобретать оттенок вареной свеклы. Он знал, что я писатель. А это призвание подразумевает определенные связи на высоком уровне. Наконец, я проглотил ментоловое месиво, попытался объяснить обстоятельства дела.

— Какие женщины — мужчины?.. — вышел из себя тот. — Срисовал номера, чтобы всучить доллары, а бумажку передать по назначению. Здесь явно не то…

— Я предлагал закрыть в бокс, — постучал костяшками пальцев по столу Узбек. — Писателей нам не хватало.

Под пристальными взглядами служителей уголовного розыска, я прошелся взад — вперед. Остановившись, негромко объяснил заново:

— Я работаю на рынке с девяносто второго года, когда и ваучерами не занимались. Был перерыв, после которого вернулся. Но кто пострадал? Кого я сдал, предал? Написал новый роман, денег издаться нет. Пропился, ограбили… За государственный счет, как прежде, не выпускают. Теперь не пью, — я нажал голосом на фразу. — Подработал денег продажей книг и пришел сюда. Может, удастся напечатать за свой счет.

Белобрысый и зам не отрывались от моего лица, прислушивались к интонации голоса. Я понимал, о чем они думают. Вот возьмут сотки и отпустят с миром, мол, иди, писатель, работай на благо нашего народа. Через время войдут сотрудники конкретных служб с бойцами СОБРа, предъявят такую же бумажку с номерами и сериями соток. И поменяются они местами с теми, кого сами загоняли во вшивые камеры.

— Мы сделаем просто, — нашелся Узбек. Порвав записку на клочки, бросил в корзину. — Как ты на это посмотришь?

— Сразу бы порвали и дело с концом, — ухмыльнулся я. От валидола полегчало.

— Все равно не то, — не мог найти ответ начальник. — Если существует дубликат?

Я стоял и злился на себя, ощущая, что независимый характер весь на лице. Хотелось спросить, разве есть указ, запрещающий заниматься валютными операциями, скупать у населения ценности? Если есть, почему не работает? Почему потакаете этому, вместо жесткого следования букве закона? Самим выгодно не проводить в народ? Тогда какие претензии? Я мелкая пешка в обезглавленной в семнадцатом году стране с населением, плывущим мусором по великой русской реке, ворующим у кого что. У государства что плохо лежит, у Запада атомную бомбу, у других высокие технологии. И продолжающем пахать дедовским способом — плугами. А мне надо не дворец построить, показать свой труд. Глядишь, один — парочка задумается над жалким житьем — бытием.

— Хорошо, — разжал губы главный оперативник. — Мы подумаем, что с тобой делать. Возьми стул и займи вон тот угол.

Положив доллары с заначкой за тетрадь, кивнул головой. Заместитель открыл дверь первому посетителю. Завертелись, закружились случаи, вплотную цепляющие человеческие судьбы. Казалось, конца этому не будет. За окном свечерело. Начальник отпустил последнего бедолагу, у которого вытащили вырученные за продажу машины лука деньги. Обернулся ко мне: