Валтасаров пир - [63]

– Я хочу видеть вас как можно чаще… Я хочу вас и вашей любви.

– О, не шутите! – возразила я, слабо улыбаясь.

– Нисколько не шучу. Стойте смирно! Не вырывайтесь! Я не собираюсь вас убивать. Слышите, Сюзанна? – Сильными руками он привлек меня к себе. – Вы нужны мне. Вам ясно?

– Боже мой, вы не должны так поступать, – едва слышно прошептала я. – Нет, не должны…

Его руки легко ласкали мою грудь. Он вдруг прижал мою голову к своему плечу, прижал крепко-крепко – так, что я не могла пошевельнуться, и, наклонившись, поцеловал меня. Мои губы словно обожгло жаром…

Как хочется разрешить ему все… Он эгоист, он деспот, он так и заявил мне: «Вы мне нужны», – и никаких разговоров. Он пришел сюда, чтобы успокоить не меня, а себя… И все-таки я готова это терпеть, готова ничего не замечать, лишь бы он был рядом. Только… не станет ли он снова груб и презрителен, как тогда в храме Амура, когда страсть его была удовлетворена? При мысли, что я могу потерять его, меня охватил ужас.

– Нет, уйдите! Оставьте меня! Слышите? Я запрещаю вам! – Я с силой вырвалась и отбежала в угол комнаты. – Не нужно, умоляю вас, адмирал. После этого все начнется сначала.

– Значит, я уеду без всякого залога вашей привязанности? Я расширенными от страха глазами смотрела на него.

– Разве… разве вы уезжаете?

– Разумеется. – Заметив мое замешательство, он подошел ко мне и с силой сжал мои ладони. – После этой дуэли меня отправляют в Тулон, к своей эскадре. Проклятая королевская власть!

Я вздрогнула. Как можно так говорить о власти короля? Слова адмирала меня покоробили. Аристократу не пристало говорить такое.

Он взял в руки мое лицо, снова привлек к себе. Его губы коснулись моих ресниц, глаз, щек. Он целовал меня легко, едва слышно. В сладком возбуждении я закрыла глаза, и он поцеловал мои закрытые веки, а потом спустился ниже и сильно припал губами к коже за ухом. Это место всегда было у меня особенно чувствительным, и глухой возглас удивления и страсти сорвался с моих губ.

– Нет, – прошептала я, – высвобождаясь из его объятий, – нет, остановитесь же…

Он разжал свои руки. В глазах у него был гнев.

– О, мне следовало бы знать ваше коварство. Вы подносите к моим губам напиток, а потом отнимаете его…

– Не болтайте чепухи, Франсуа. Дайте мне руку! Загадочно улыбаясь, я вывела его из гостиной и, поднявшись на несколько ступенек лестницы, остановилась в полумраке. Теперь мне уже не хотелось улыбаться. Дыхание участилось, и я едва скрывала это.

– Сюзанна, неужели вы…

– Т-с-с! – Я приложила палец к губам. – Нельзя, чтобы нас услышали дети. Все давно спят… Идите за мной и ничего не спрашивайте.

Да и что было спрашивать? Он и так все понял.

В спальне было немного прохладно, но руки Франсуа казались такими горячими, что я вся пылала. Пальцы сами развязывали пояс пеньюара. С тихим шелковистым шелестом упала к моим ногам муслиновая ткань. Я переступила через нее, протягивая руки, и встретила жадные, теплые объятия Франсуа.

У него было худощавое, но сильное и мускулистое тело, казавшееся в рассеянном свете ночника почти черным, и Господь Бог сполна наградил его мужскими достоинствами. Франсуа был страстен и нетерпелив, он мало обращал внимания на мои желания, но сейчас это нетерпение мне льстило – оно доказывало, как он желал меня и как долго ждал. Я многое готова была стерпеть ради этого… В том состоянии, в каком я находилась тогда, боль и радость сливались воедино, а наслаждение рождалось уже от того, что он прикасается ко мне. Он был мой, а остальное было не важно.

Ночник вскоре погас, а мягкие обюссоновские ковры надежно заглушали исступленные стоны, раздававшиеся этой ночью в спальне.

6

За окном едва-едва светало. Камин за ночь погас, и было немного холодно. Набросив на себя ночную кофту, я встала, чтобы каминными щипцами расшевелить тлеющие поленья. Появились тоненькие язычки огня, затем пламя заплясало сильнее, и я некоторое время грела руки у камина. Потом подошла к окну и чуть приподняла занавеску.

Было не больше семи часов утра. Темнота понемногу рассеивалась, и молочно-белый туман полз по земле, сливаясь с глубоким голубоватым снегом. Фонари горели очень тускло. Молочницы и те еще не появились. Жемчужно-розовая заря робко поднималась над Парижем, красноватым перламутровым светом заливала небо, и ее первые отблески падали на колокольню церкви Сен-Рок, театр «Комеди Франсэз» и Пале-Рояль. Крыши домов плавали в розовом тумане.

– «Молю, взойди, заря, веселье мне даря, из мрака предрассветного тумана», – прошептала я одними губами.

Мне стало холодно, и я вернулась в постель. Пора было будить Франсуа, если я не хочу, чтобы служанки застали его вместе со мной. Приподнявшись на локте, я заглянула ему в лицо.

Он спал. Спал, как и все мужчины, утолив свою страсть. Они все почему-то считают, что выполнили Бог знает какую трудную работу… Да, прошедшая ночь была бурной. Я тоже устала, но уснуть не могла. Может быть, сон пришел бы ко мне, если бы Франсуа, прежде чем уснуть, взял на себя труд сказать, как он восхищен мною и какую радость я ему подарила. Всего несколько слов… Мне вдруг пришло на ум, что даже граф д'Артуа на это не скупился. И я чувствовала себя нужной, желанной, а не брошенной и использованной.