Валтасар. Падение Вавилона - [140]

Собственно, всю оставшуюся до Вавилона дорогу он, не отрываясь на знакомство с местными красотами, с варварского вида иноземцами, на изучение встречавшихся на пути городов и весей, безостановочно философствовал. Прикидывал и так и этак. Стоит ли горбиться на царевой службе, если Набонид ни разу не послал к Астиагу предупреждение, чтобы с его посланцами обращались уважительно, пальцем тронуть не смели.

Отправил на смерть и забыл?

Скоро замысел политической комбинации, затеянной правителем Вавилона и подхваченный Астиагом и Спитамом, очертился в душе до самых мелких деталей. По-видимому, и Набонид и Астиаг внутренне, в самой сердцевинке илу, решились начать войну, которая неизбежно взорвет весь верхний мир, и каждый искал надежный способ выставить соперника в неприятном свете, решить за его счет свои сиюминутные внутриполитические проблемы. С обеих сторон негласно предполагалось, что избиение посольства есть самый удачный ход, при этом дельце следует обтяпать тихо, так, что никого впрямую нельзя было обвинить в этом преступлении. Набонид встанет в позу обиженного, начнет гневно вопрошать, почему так плохо защищал моих посланников?! Астиаг сошлется на разбойников. Одним словом, каждый постарается обеспечить себе отговорку, сослаться, что он тут ни при чем.

Жалкие потуги! Нур-Сину было отчетливо ясно, что сквозь лицемерие, сквозь трусость и безотчетные сомнения, во всех их поступках, в подталкивании событий проступала звериная решимость воевать. Пути назад для них уже не было. Это было что-то вроде внутренней потребности, болезненного искушения, отказаться от которого им было невмочь. Иначе зачем власть? Зачем пережитые страхи, дерзость, бездны отчаяния, восторг? Зачем преступления, если, взобравшись на вершину, правитель не будет иметь права заставить трепетать других. Эта была страшная, вгоняющая в отчаяние догадка. Всякий, вне обычая и традиции вставший у руля государства, неизбежно оказывался в подобном положении. Пусть вначале это будет абсурдное решение или казнь одного-единственного невиновного человека. Придет час, когда тиран уже сознательно начнет вкладывать изрядную долю безумия в свои решения. Излечиться от этой мании он уже будет не в силах, ведь в состоянии мира люди начинают задумываться о странном. Только война (причем совсем необязательно с внешним врагом, можно и с внутренним[74], в число которых могут попасть и обязательно попадут воробьи, кошки и другие невинные создания) заставит их обратиться мыслями к тому, как выжить, и этой милостью будет одаривать правитель. Но ее придется заслужить, усердно потрудиться, чтобы вымолить ее.

Это была единственная возможность для дорвавшегося до власти мечтателя сохранить жизнь. Не власть, а именно жизнь, потому что потеря власти непременно будет стоить ему жизни. Таков путь: от мелкого, может, даже случайного, на первый взгляд, или необъяснимого преступления к масштабным зверствам. Страх, круто замешанный на азарте, будет гнать его, не давая ни дня передышки. Всякое абсурдное для постороннего человека решение будет иметь причиной эту страсть.

Ответ был найден, когда впереди величавым и равнодушным потоком очертился полноводный в то время года Тигр. Доискавшись истины, очутившись на родной земле, Нур-Син загрустил. Тащился вдаль, прикидывал и так и этак, и чем больше размышлял, тем однозначнее убеждался, что лучшей кандидатуры, чем он, на роль этого одного-единственного, самого первого необъяснимо убиенного, Набониду не найти. Это решение будет выглядеть незаконно, настолько абсурдно, что всколыхнет всех сильных в Вавилоне. Кто-то будет возмущаться, кто-то задумается и решит, что дыма без огня не бывает. Тут и подручные Набонида постараются, разнесут худые вести о том, кто, оказывается, ездил к врагу не интересы страны защищать, а в гости. Трактирные знатоки и всезнающие авторитеты в кабаках и борделях, которых много понатыкано в Вавилоне у «Ворот смесительницы», начнут спорить, может, что и было что-то гадкое за Нур-Сином. Одни будут защищать его, другие громить, в итоге каждый рано или поздно задумается, стоит ли связываться с новым правителем. Как ни горько это было сознавать, но, по-видимому, не жилец он, Нур-Син, на этом свете. После того что он сделал для Набонида, сын Набузардана нутром ощутил, что в ближайшем окружении Набонида ему больше нет места. Теперь лысому демону, проныре из проныр, нужны молодые, рвущие мясо из рук, кадры. Вот такие, как этот гонец. От горшка два вершка, а уже луббутум.

Все, хватит! Пора подумать о себе.

Это решение стало твердым и бесповоротным. Но как воплотить его в жизнь? Это не просто. Набонида трудно провести. Царю хватит ума, чтобы понять, почему вдруг Нур-Син собрался в отставку. Стоит только заикнуться о том, что устал, что хотелось бы вернуться в царский музей, как Набонид смекнет что к чему. Если же сдуру повысить голос или, не дайте боги, напомнить о прежних заслугах или о дружбе; заявить – пора, мол, на покой, царь обязательно постарается избавиться от слишком проницательного или слишком надоедливого соратника. Если же Нур-Син будет помалкивать, то, глядишь, и сможет отвести казнь, разгром семейства, конфискацию имущества.