Валтасар. Падение Вавилона - [109]

Нур-Син вновь взглянул на царя.

Царь был в сознании. Его укрыли льняными простынями, ему было трудно, он тяжело дышал, на лбу постоянно выступала испарина. Лекари то и дело вытирали Нериглиссару лицо и все равно на лице, словно приклеенная, стыла странная, с приварком обиды, жалкая усмешка. Он смотрел на столпившихся по обе стороны от входа высших сановников, главных жрецов, владык канцелярий. Все жались к стенам, никто не решался подойти ближе.

Нур-Син, добравшись наконец до затерявшегося в толпе Набонида, вопросительно глянул на него. «Царский голова» криво усмехнулся, потом едва слышно шепнул:

– Соглашайся. Со всем, что будут требовать, соглашайся.

– Лабаши взял в заложники Луринду, – также тихо, стараясь не двигать губами, ответил Нур-Син.

– Тем более соглашайся.

Нериглиссар жестом подозвал слуг, приказал помочь ему сесть на постели. Те сразу засуетились, приподняли царя, подсунули ему подушки.

– Слушайте, – начал царь. – Не знаю, в чем я провинился перед богами, но нам следует поразмыслить над благом Вавилона. Именно сейчас, в трудную минуту. Не обо мне печальтесь, но о величии города. Вот для чего я собрал вас. Нельзя допустить, чтобы с моей смертью в городе восторжествовала смута. Власть должна быть незыблема. С этой целью я призываю вас поклясться великим Мардуком, что все вы будете верны моему наследнику Лабаши-Мардуку и в том присягнете сейчас, здесь. Документ будет основанием для того, чтобы главный жрец храма дозволил ему прикоснуться к руке Мардука. Все вы должны признать его законным правителем. Если мне суждено уйти к судьбе, я должен быть спокоен, что никто не станет чинить ему препятствий, и следующий год будет назван первым годом царствования Лабаши-Мардука.

Царь замолчал, откинул голову, начал дышать тяжело, с каким-то жутким, скребущим присвистом. От этого нудного, режущего по ушам зова, с которым к царю Вавилона подбирался незримый посланник нижнего мира Намтар, у Нур-Сина мурашки побежали по телу.

Наступила тягучая, прерываемая шипением огня в лампадах, тишина. Никто не ответил царю, никто не возразил, хотя его последняя воля сама по себе была немыслима ни в устах царя, ни любого другого гражданина, которому Вавилон распростер свои объятия. Сейчас и здесь растоптать самое твердое основание, на котором покоилась царская власть в городе и стране, – это требование было подобно грому среди ясного неба, новому потопу, незримо обрушившемуся на великий город. Не бывало такого, чтобы царь набрался дерзости вслух потребовать возвеличить выбранного им наследника, загодя приказать осенить его царственностью, тем более в дни траура! Даже Навуходоносор не мог себе позволить открыто пренебречь традицией. К удивлению Нур-Сина, изумление, вначале охватившее присутствующих, быстро растаяло. Все разом зашевелились, начали перешептываться, однако никто не воспользовался голосом, чтобы возразить, напомнить о древнем обычае, установленном еще царями Нарам-сином, Сумуэлем, Хаммурапи. Затем сановники разновременно, каждый насколько счел необходимым, склонились перед царем.

В зал внесли столик с начертанным на глиняных табличках текстом. Набонид вышел вперед, приблизился к ложу, встал на колени и припал лбом к свесившейся с ложа, костлявой, неожиданно старческой руке царя.

– Государь! Господин! Твой разум как всегда светел, ты пронзаешь взглядом все миры. Ты рассудил мудро – величие Вавилона не будет поколеблено. Все мы в том порукой.

Он на мгновение замолчал, оглянулся, затем заговорил вновь.

– Твоя воля будет исполнена. Мы не допустим смуты и заговоры. Я первый приношу тебе в этом клятву.

Затем он помянул Мардука Бела, его сына Набу, Солнце-Адада, Луну-Сина и в соответствии с древним порядком, всех других богов. После чего поднялся и приложил свой перстень к сырой глине. Вдавил крепко, от души.

Было видно, с каким облегчением встретил слова «царского головы» на глазах отходящий царь. Его лицо сразу умиротворилось, даже краснота спала. Он некоторое время глядел на Набонида, потом поманил его поближе. Следом подозвал Лабаши-Мардука.

– Я сомневался в тебе, Набонид, но теперь вижу, что был не прав. Если ты искренен, мне не следует бояться будущего…

– Государь!.. – прервал его Набонид и прижал руки к груди.

– Ладно, старый дружище, – слабо махнул рукой правитель. – Поддержи моего сына, тогда мне будет спокойно на небесах. Или в царстве Эрешкигаль. Обнимитесь, и да будет вам беспредельная милость того, кто создал мир.

Набонид охотно шагнул к Лабаши, протянул ему руки. Тот не удержался – поморщился, и эта гримаса ножом прошибла сердце Нур-Сина. Соглашаться со всем? Так, кажется, выразился Набонид? Проявить благоразумие? Когда его жена сидит с приставленным к утробе мечом?! Боги, ты, Создатель, если вы присутствуете здесь, неужели попустите гибель невинной женщины? Всякая мысль о государстве, о величии, о благоразумии и согласии, о доблестях и славе, в тот момент вызывала у него отвращение и тошноту, сходную с похмельем после темного пива. Он едва унял себя, притопил горечью нахлынувшие кощунственные мысли и далее неожиданно просто и ясно решил, что Шириктум и его покровитель-недоносок поплатятся за эти минуты. Он постарается! Если это было взросление, на которое рассчитывал отец, женивший его в силу государственной необходимости, в трудную минуту передавший четвертому сыну власть над родом, то Набузардан добился своего. Нур-Син разом и окончательно повзрослел, проникся ненавистью – чувством злым, недостойным того, кто создал мир, но почему-то именно эта страсть дала ему в решительную минуту силы подойти, поклониться царю, оставить на сырой глине отпечаток своего перстня, что-то восхищенное и лживое выбормотать в ответ на ласковый взгляд царя, который, по-видимому, в самом деле доброжелательно относился к нему. Теперь Нур-Сину было все равно, ему даже слезы не пришлось давить из глаз – сами потекли. Он вдруг завыл, запричитал, принялся хвататься за голову. Набонид помог ему отойти в сторонку, там умник разрыдался с такой страстью, что даже Набонид удивленно глянул на него.