Валтасар - [16]

Рахим почувствовал холодок на сердце. Подобный озноб обычно нападал на него перед битвой — в тот самый момент, когда становилось окончательно ясно, что схватки не избежать. С годами это ощущение оформилось в предусмотрительные мысли, как ловчее вести себя во время сражения, как вертеться, на какой прием ловить соперника. Против полуголого воина из Египта или одетого в бронь и буйволиную кожу наемника-грека действовать надо было по-разному. Птицеголового Рахим обычно ловил на втором замахе, затем рубил сплеча или колол в брюхо — уроженцы Великой реки бойцами были неважными. Вот с греком приходилось возиться. Этих он старался брать снизу, метил в коленные сухожилия. К греку он обычно подкатывался по земле.

Между тем Икишани, как ни в чем не бывало продолжал расписывать себя, как самого подходящего жениха для Луринду. Затем заявил.

— Если мы породнимся, то спокойно уладим и вопрос о стене моего дома.

— Какой стене? — встрепенулся Рахим.

— К которой примыкает твой дом и на которую опираются балки твоей крыши. За эти пятнадцать лет я ни разу не упоминал о том, что ты безвозмездно пользуешься моей собственностью. Пора подумать о плате за аренду.

— Я подумаю, — ответил Рахим.

Как поступить с Икишани, тоже следовало хорошенько обдумать. Спешить нельзя. Не без умысла тот насчет Набузардана упомянул. Не пустой это был интерес. После странной обмолвки насчет бывшего начальника царской стражи Набузардана ухватки Икишани, его наглость и недопустимая бесцеремонность, угрозы потянуть соседа в суд, чтобы вытребовать деньги за аренду чужой стены, выглядели совсем по-другому.

Рахим вздохнул, прикинул — на что же ты, старый дурак, рассчитывал? Неужели всерьез решил, что тебя, прошедшего огонь и воды начальника личной охраны прежнего царя, человека, знавшего все секреты и потайные ходы во дворце, оставят в покое?

Конечно, убить Рахима из-за угла, терзать по пустякам новым властям не с руки — декума в армии знали. Он пользовался уважением, особенно среди нижнего состава. Но если Рахим допустит промашку, обронит лишнее слово, упрекнет кого-нибудь из великих или, не дай Нергал, пригрозит кому-нибудь из новых сильных, беды не миновать.

Выходит, первый шаг он сделал удачно. Вот и Икишани сразу засуетился. Или там наверху, в царской канцелярии засуетились? Выходит, за каждым его шагом присматривают, и кого-то во дворце очень заинтересовала причина странного посещения Рахимом своего прежнего начальника. Кому-то из великих во дворце стало очень любопытно, о чем они с Набузарданом шепчутся? Посмел бы Икишани полгода назад задать Рахиму подобный вопрос? Да ни за какие сокровища мелкий торгаш и сутяга не решился бы шевельнуть своим подлым языком насчет того, куда Рахим ходит, с кем встречается, а тут вдруг осмелел. И про Набузардана проговорился: «…сам висит на волоске!» Тебе откуда известно, кто на чем висит?!

Ответить Икишани требовалось точно и сполна. В цвет! Можно, конечно, прикинуться обиженным и промолчать или наговорить какой-нибудь ерунды, но это не выход. Все равно в покое не оставят. Теперь после того, как стало ясно, что за них взялись всерьез, после того, как они с Набузарданом сторговались — стоя на краю пропасти, сторговались! — он должен был ответить так, чтобы в дальнейшем у этих «интересуюшихся» больше не возникло и тени сомнения в смирении Рахима.

— Какое твое дело, Икишани? — спокойно заявил Рахим. — Что ты в мои дела нос суешь!

Далее Подставь спину изобразил нескрываемую радость, руки потер.

— Значит, говоришь, жениха получше тебя мне не найти? А я постарался, нашел. Набузардан готов взять Луринду за своего сына. Вот так! Насчет суда я тебе вот что скажу — это дело зряшное. Сегодня Рахим в опале, а завтра вдруг война с Мидией случится. Кто может знать наверняка, что решит наш великий и несравненный повелитель Амель-Мардук. Может, он мне эмуку тяжелой пехоты доверит. Вот до этой войны я должен всех своих пристроить, потом с тобой разберусь.

Невысокого в сидячем положении, но очень широкого Икишани, ошеломленно поглядывавшего на Рахима во время ответа, вдруг густо бросило в краску. Он неожиданно резво поднялся и тут же поспешил уйти.

Оставшись один, Рахим долго сидел на крыше дома, наблюдал, как над Вавилоном одна за другой зажигались звезды. Ночь обещала быть темной. Луны-Сина не было в небесах, эти сутки небожитель отлеживался в колыбели, и можно было надеяться, что завтра он, наконец, оповестит черноголовых о своем очередном воскресении и явлении в мир.

Рахим сидел и размышлял, как непросто жить, как порой трудно вертеться и увертываться от подступающих несчастий, и первый удачный шаг еще не дает надежды на успешное завершение пути. Мерцающие звезды доброжелательно поглядывали на него — на небе они высыпали густо, стайками-созвездиями. Должно быть, любовались Вавилоном и печалились, ожидая крови, которой скоро будет тесно в великом городе. Хлынет она через неприступные стены, отравит землю… Им, звездам, все известно, они читают в каждом сердце, их мерцание подобно речи. Кто мог слышать и понимать их. Создатель? Или, как называл его Иеремия, Господь Саваоф? Вот ему я и поклонюсь.