Вальпургиева ночь. Ангел западного окна - [57]

Она даже не замечала мелькавших в полумраке рук, которые словно норовили зашить ее в мешок и прихватывали складки булавками.

Последние дни казались ей странным сном.

Они вновь проплывали перед ней чередой видений, решивших еще раз напомнить о себе, прежде чем кануть в небытие. Это были какие-то бесчувственные тени, наподобие вырезанных из серой бумаги силуэтов, которые нельзя связать ни с одной реальной эпохой; они медленно разворачивались, сменяя друг друга в тусклом, мертвенном мареве.

В разрывах этих видений всякий раз проступала темно-коричневая резьба старых, изъеденных червями шкафов ризницы, как будто нынешний день силился напомнить о себе, робким шепотом подтверждая факт своего существования.

Ее воспоминания не простирались дальше того часа, когда она убежала из Далиборки и блуждала по улицам. На полпути к дому Поликсена повернула и вновь направилась к домику смотрителя, всю ночь она провела у постели измученного сердечными спазмами Оттокара. Он лежал без сознания. Той ночью Поликсена поклялась себе никогда не покидать любимого. А все, что было прежде — впечатления детства, монастырское бытие в кругу стариков и старух, среди запыленных книг и постылых пепельно-серых вещей, — все отступило, безвозвратно исчезло, точно было пережито не ею, а бесчувственным портретом.

Сквозь эту черную завесу теперь прорывались лишь слова и картины самых последних дней, составляя единый ряд.

Она слышит речь актера, он вещает так же, как тогда в Далиборке, только еще более повелительно и обращаясь к более узкому кругу: предводителям «таборитов», к Поликсене и Оттокару. Это происходит в грязной лачуге старухи по прозванию Богемская Лиза. Скудный свет коптящей лампы… Затаив дыхание, мужчины слушают пророчества одержимого, они думают, перед ними опять, как в Далиборке, не кто иной, как Ян Жижка, вождь гуситов.

И Оттокар тоже так думает.

Лишь она одна знает, что все это не более чем ее собственные представления, навеянные старинными полузабытыми легендами. Родившись и обретя форму в ее мозгу, они передались актеру и приняли вид еще более кошмарной реальности.

Поликсена понимала: помимо собственной воли она становится источником магической авейши, но не может управлять этой силой, которая действует самостоятельно и, видимо, подчиняется чьим-то, но не ее приказам. Да, она рождается в ее груди, исходит из нее, но поводья держит чужая рука. Возможно, это невидимая рука ее неотступного призрака — Поликсены Ламбуа.

Но и на сей счет у нее нет уверенности, временами она склоняется к мысли, что магическую силу авейши вызвал тот голос во дворе под липами, молящий утолить тоску Оттокара… Ее собственные желания умерли. «Оттокар должен быть коронован, в своей любви он стремится к этому ради меня. Коронован, пусть даже на час. А мое собственное счастье?.. Мне до него и дела нет…» Это было единственным желанием, какое еще теплилось в ней, но и его, скорее, нашептывал образ прапрабабки из глубины ее существа, где скрывался неистребимый росток от корня кровососущего племени, древнего рода душегубов и поджигателей, который продлился в ней и сделал ее орудием вторжения в жизнь новых поколений, истинной наследницей кровожадной страсти. В жестах и словах актера совершается чудо, она видит, как легенда о главаре гуситов становится явью, сквозь века пробившей дорогу в сегодняшний день. У нее мурашки пробегают по коже.

Она предвидит конец: призрак Яна Жижки ведет безумных на верную смерть.

Предчувствия были уже не только воображаемыми картинами — невидимая энергия авейши облекала их в плоть. Воздушные замки Оттокара должны утвердиться на земле. Голосом Жижки Зрцадло отдает приказы, он повелевает короновать Оттокара, а кожевнику Станиславу Гавлику во исполнение пророчества показать свое мастерство. Огласив последнюю волю, Зрцадло… вонзает себе в сердце нож.

Гавлик послушно склоняется над трупом.

Мужчины в ужасе бегут прочь.

Но ее не устрашить, она, не дрогнув, стоит на прежнем месте. Портрет, вошедший в ее плоть и кровь, хочет видеть, проследить все действо.

И она дождалась: наконец-то кожевник исполнил свою кровавую миссию.

И вот перед глазами — другой день. Часы упоения и любовной истомы быстротечны, как мгновения.

Оттокар сжимает ее в объятиях и говорит о близком торжестве счастья и великолепия. Он хочет бросить к ее ногам все сокровища земли. Ей не измыслить такого каприза, который он не смог бы исполнить. Его поцелуи обещают разбить все оковы с клеймом «невозможное». Убогое жилище под липами станет прекрасным чертогом… Она видит, как он несет на руках воздушный замок, который построил для нее… Он заключает ее в жаркие объятия, и она чувствует, как впитывает его кровь и становится его матерью… И приходит озарение: тем самым он сделал ее бессмертной, из жара похоти взовьется пламя страсти, из тлена произрастет нетленное — вечная жизнь, в которой одно рождается из другого.

Новая страница воспоминаний: ее окружают циклопические демоны мятежа — мужчины с железными кулаками, в синих блузах с алыми повязками на рукавах.

Они составляют эскорт телохранителей.

А называют себя по примеру средневековых таборитов Братьями горы Хорив.