Валькирия революции - [157]

Накануне советского нападения на Финляндию Коллонтай уехала «отдохнуть» в свой любимый Сальтшебаден. Невозможно поверить, что она это сделала самовольно — в такой критический момент. Скорее всего, знала в точности дату и решила как-то смягчить тот удар, который должен был обрушиться на нее в первые же часы. Война, как известно, началась после «семи выстрелов» в приграничном финском местечке Майнила. Ясное дело, Москва тотчас объявила, что выстрелы сделаны с финской стороны, и ответила на них мощным наступлением сосредоточившейся у границы Красной Армии. Точно так же тремя месяцами раньше Германия начала войну с Польшей — «нападением» поляков (то есть немцев, переодетых в польскую форму) на немецких солдат в местечке Гляйвиц, неподалеку от Данцига. Почерк один и тот же!..

Ее вызвали для объяснений премьер и министр иностранных дел. Что иное она могла сказать, кроме как отстаивать официальную советскую версию?

— Если вы не хотели войны, — спросил премьер Пер Альбин Ханссон, — почему вы отказались от шведского посредничества?

— Для ответа на ваш вопрос, — с обескураживающей прямотой сказала Коллонтай, — мне нужны указания от своего правительства. Я их не имею.

Может быть, именно прямота и откровенность помогли Коллонтай сохранить лицо.

Не было никаких оснований заблуждаться насчет того, как отнеслись в Швеции к советской агрессии против дружественной соседней страны. Все, буквально все были возмущены сталинской наглостью, решительно ничем не отличавшейся от наглости бесноватого немецкого фюрера. Одни — их было огромное большинство — возмущались агрессором вслух и публично, другие — фанатичные друзья красной Москвы — стыдливо пожимали плечами и старались уйти от разговора на столь щекотливую тему. «Я ненавижу эту войну», — записала Коллонтай в дневнике, естественно умолчав о том, кто в ней повинен. Sapienti sat![3]

Многотысячные толпы осаждали советское полпредство, выкрикивая лозунги: «Агрессоры-большевики, вон отсюда!» Страсти еще больше накалились, когда в захваченном наступавшими советскими войсками городке Териоки (а точнее — в одном из кремлевских кабинетов) было образовано марионеточное «правительство» Финляндии во главе с давним сталинским холуем Отто Куусиненом, с ног до головы вымазанном кровью своих бывших товарищей и друзей. Полиция ограждала со всех сторон подступы к советской миссии, «тогда как в Париже и Лондоне, — сокрушенно писала Коллонтай в дневнике, — толпа била окна в наших посольствах». Лига Наций исключила агрессора из своих рядов. «Мы вышли из Лиги Наций», — в созвучии с советской версией откликнулась на это событие Коллонтай. Панически боялась «разоблачений»? Или настолько уже вжилась в свою роль, что и сама стала думать по-сталински? Ее двойная жизнь зашла так далеко, что отличить теперь маску и суть не было ни малейшей возможности. Похоже, и сама она перестала в этом разбираться.

О ее подлинных чувствах, пожалуй, говорит другая запись: «На Карельском перешейке идут бои. Наши войска продвигаются по направлению к Выборгу. В газетах то и дело мелькают названия местечек и дорог, знакомых мне с детства: Кюреле, Пелекелле, Кузанхови — Кууза (усадьба дедушки), дом с белыми колоннами, вся моя юность там. […] Темные дни. Бои, бои. Знакомые названия местечек близ усадьбы дедушки — дорога на Вуоксу, красный деревянный мост через речку Канилан. На этом мосту финские девушки и парни плясали под гармошку, и мы, молодежь из усадьбы, нередко присоединялись к ним в светлые летние ночи. […] А сейчас через красный мост над быстрой речкой, громыхая, переправляются орудия и танки. Там мне знаком каждый поворот. Но нет уже ничего, даже тех поворотов. Все уничтожено войной, все, все […]» И сразу же вслед за этим лирическим пассажем: «Куусинен не имеет поддержки в народе». Никаких иллюзий насчет подлинной роли этой марионетки и его реальных возможностей у Коллонтай не было. Удивляло только одно: как такую очевидность не понимают и не хотят понимать в Москве?

Резидент советской разведки попросил полпреда принять «одного товарища», прибывшего из Хельсинки со специальной миссией. «Один товарищ» оказался миловидной молодой женщиной, во взгляде которой легко читались снисходительность и самоуверенность. Держаться так перед полпредом ей, видимо, позволяли ее пост на Лубянке и предоставленные Москвой полномочия. По установленным еще в начале двадцатых годов правилам агенты, имевшие за границей советскую — дипломатическую или служебную — «крышу», обязаны были представляться полпреду, не вводя его в курс выполнявшихся ими заданий.

— Зоя Ивановна, — представилась посетительница.

Не предлагая ей сесть, Коллонтай спросила:

— Чем могу быть вам полезной?

— В той острой ситуации, которая сейчас сложилась, — напрямик заявила Зоя Ивановна, — необходимо установить более тесную связь с нашей шведской агентурой. В этом смысле я рассчитываю на вашу активную помощь.

Коллонтай уклонилась от продолжения разговора.

— О вашем приезде я не была предупреждена. Прошу пожаловать дня через два.

Даже в порядке вежливости она не спросила, где и как устроилась гостья, это было заботой резидентуры. Но немедленно отправила Молотову шифровку: «Прошу отозвать из Стокгольма сотрудницу соседей [вошедшее в обиход дипломатов наименование советских шпионских служб], так как в данной обстановке деятельность советской разведки в Швеции может привести к осложнениям». Ответ не замедлил: «Сотрудница выполняет задание своего руководства и отозвана быть не может. Окажите ей всю возможную и необходимую помощь».