Валерий Гаврилин - [188]
И кроме того, моя родина дала мне ощущение принадлежности к своему народу. <…> Это такой дар — и очень радостный, и мучительный. Радостный потому, что ты узнаёшь вдруг своего брата на этой части земли. И он тебя узнаёт. И вот это ощущение братства — удивительно радостное и весёлое чувство. А вместе с тем это мучительно, потому что когда народ заболевает, тебе становится худо, тебя всего ломает — и сердце болит, и сердце разрывается, и душа разрывается.
Я низко кланяюсь всем моим землякам за то, что всё-таки такой дар они мне дали» [19, 398–399].
24 ноября умер один из самых любимых учеников Гаврилина — Сергей Быковский. Валерий Александрович сильно тосковал по всем дорогим, уже ушедшим людям. Много в те дни играл Свиридова. Особенно — песни на стихи Р. Бёрнса, А. Прокофьева и, конечно, «Отчалившую Русь», которую подарил ему Георгий Васильевич в день концерта Хворостовского в Малом зале Петербургской филармонии в 1996 году (Дмитрий Александрович исполнял тогда сочинения Свиридова. На нотах «Отчалившей Руси» автор написал: «Дорогому Валерию Александровичу Гаврилину. 22 марта 1996. Петербург». А ниже — три автографа: Свиридова, Хворостовского и Аркадьева[246]).
Последний Новый год Гаврилины встречали вдвоём. По телевизору ничего интересного не показывали, и они пели свои любимые песни, Валерий Александрович играл на рояле.
Из дневника: «В эту новогоднюю ночь Валерий мне сказал: «Прости, что я не преподнёс тебе цветы и не смог пойти купить тебе подарок. Но ты дай мне слово, что ты сама купишь себе то, что тебе нужно». И после этих слов протягивает мне открытку.
На открытке — белоснежное поле, вдалеке занесённые снегом избушки, на переднем плане маленькие мальчик и девочка сидят в лапте-санях, и везёт их ёжик. В правом верхнем углу написано: «Зима». А внизу: «В гостях хорошо, а дома лучше!» А на обороте открытки:
Наташе
Милой моей подруге
К Новому году
Пусть всё пройдёт-забудется, Пой, друг мой, эту песенку, Любовь-то ведь останется. Печали в ней не видывать: А что не так получится — Из песни слов не выкинешь, В том Богу будем каяться. Да и к чему выкидывать.
Твой ГаВ.
С.-Петербург, 31 дек. 1998 г.» [21, 584–585]
Утром 14 января у Гаврилина случился тяжёлый сердечный приступ. Наталия Евгеньевна должна была идти в оперу, но, естественно, не хотела оставлять мужа одного. Он же настоял: раз собралась — то иди. Высидела только два акта «Аиды» и ушла. А Валерий Александрович как-то почувствовал, что она уже идёт домой — вышел встречать.
24 января в узком кругу отмечали день рождения Наталии Евгеньевны. Тогда же Гаврилин сказал, чтобы на его шестидесятилетие она никого не звала, чтобы они были только вдвоём.
В этот январский вечер много разговаривали, шутили, фотографировались, Гаврилин сопротивлялся, но в итоге и его тоже запечатлели.
Валерий Александрович подарил всем по экземпляру книги, полученной им в качестве гонорара, — «Не жалею, не зову, не плачу» (сборник произведений советских композиторов, куда вошла и его «Осень» из «Времён года», написанная на стихи С. Есенина). И по многочисленным просьбам даже на каждом экземпляре оставил автограф.
26 января Гаврилина должны были положить в больницу, но там не оказалось мест, просили подождать. В тот же день к ним с Наталией Евгеньевной пожаловали гости — племянник Валерия Александровича из Самары со своим коллегой. Уехали только в 10 вечера. Наталия Евгеньевна пошла проводить, а когда вернулась, Валерий Александрович сказал: «Что-то с сердцем нехорошо. Пульс замирает, как при мерцательной аритмии» [21, 590]. Тут же супруга позвонила бессменному врачу, Ирине Вячеславовне, та сказала, какие именно лекарства принять. Гаврилин заснул.
На другой день ничего не ел, во втором часу снова началась аритмия. Вызвали Ирину Вячеславовну, она порекомендовала принять анаприлин и поесть. Врач уехала, Валерий Александрович сидел в кресле (лежать нельзя было). После второго приёма анаприлина началась тошнота и сильно упало давление. Наталия Евгеньевна сделала по наставлению Ирины Вячеславовны укол сульфокамфокаина, стала звонить в «скорую». Но у них машин не было, сказали дозваниваться до «неотложки». В это время у Гаврилина отказали ноги. Стали растирать — всё равно не идут.
В итоге приехала «скорая». Определили отёк лёгкого. Сказали, что в больницу везти в таком состоянии нельзя. Сделали кардиограмму: «Его сейчас трогать не нужно, пусть сидит в кресле, мы ему ввели наркотик, он сейчас подремлет. Давление у него 140/80. Мы вызываем «неотложку» на ноль часов» [Там же, 591].
Ещё позже вечером Наталия Евгеньевна позвонила Ирине Вячеславовне, та сказала, что в больницу могли бы и отвезти. Гаврилин проснулся, сам встал, пошёл в кабинет. «Взял книгу архиепископа Луки Войно-Ясенецкого «Я полюбил страдание…», сел в кресло, стал читать, — вспоминала Наталия Евгеньевна. — Когда я увидела, что сил его не хватает даже на это, предложила почитать ему. Он не отказался, кивнул головой. Я читала: «Я был послан в назначенное мне место ссылки — деревню Хая на реке Чуне…» Раздался звонок в дверь: приехала «неотложная помощь» [Там же, 591–592].
Яркая, насыщенная важными событиями жизнь из интимных переживаний собственной души великого гения дала большой материал для интересного и увлекательного повествования. Нового о Пушкине и его ближайшем окружении в этой книге – на добрую дюжину диссертаций. А главное – она актуализирует недооцененное учеными направление поисков, продвигает новую методику изучения жизни и творчества поэта. Читатель узнает тайны истории единственной многолетней, непреходящей, настоящей любви поэта. Особый интерес представляет разгадка графических сюит с «пейзажами», «натюрмортами», «маринами», «иллюстрациями».
В книге собраны очерки об Институте географии РАН – его некоторых отделах и лабораториях, экспедициях, сотрудниках. Они не представляют собой систематическое изложение истории Института. Их цель – рассказать читателям, особенно молодым, о ценных, на наш взгляд, элементах институтского нематериального наследия: об исследовательских установках и побуждениях, стиле работы, деталях быта, характере отношений, об атмосфере, присущей академическому научному сообществу, частью которого Институт является.Очерки сгруппированы в три раздела.
«…Митрополитом был поставлен тогда знаменитый Макарий, бывший дотоле архиепископом в Новгороде. Этот ученый иерарх имел влияние на вел. князя и развил в нем любознательность и книжную начитанность, которою так отличался впоследствии И. Недолго правил князь Иван Шуйский; скоро место его заняли его родственники, князья Ив. и Андрей Михайловичи и Феодор Ив. Скопин…».
Джон Нейхардт (1881–1973) — американский поэт и писатель, автор множества книг о коренных жителях Америки — индейцах.В 1930 году Нейхардт встретился с шаманом по имени Черный Лось. Черный Лось, будучи уже почти слепым, все же согласился подробно рассказать об удивительных визионерских эпизодах, которые преобразили его жизнь.Нейхардт был белым человеком, но ему повезло: индейцы сиу-оглала приняли его в свое племя и согласились, чтобы он стал своего рода посредником, передающим видения Черного Лося другим народам.
Аннотация от автораЭто только кажется, что на работе мы одни, а дома совершенно другие. То, чем мы занимаемся целыми днями — меняет нас кардинально, и самое страшное — незаметно.Работа в «желтой» прессе — не исключение. Сначала ты привыкаешь к цинизму и пошлости, потом они начинают выгрызать душу и мозг. И сколько бы ты не оправдывал себя тем что это бизнес, и ты просто зарабатываешь деньги, — все вранье и обман. Только чтобы понять это — тоже нужны и время, и мужество.Моя книжка — об этом. Пять лет руководить самой скандальной в стране газетой было интересно, но и страшно: на моих глазах некоторые коллеги превращались в неопознанных зверушек, и даже монстров, но большинство не выдерживали — уходили.
В книге рассказывается о героических боевых делах матросов, старшин и офицеров экипажей советских подводных лодок, их дерзком, решительном и искусном использовании торпедного и минного оружия против немецко-фашистских кораблей и судов на Севере, Балтийском и Черном морях в годы Великой Отечественной войны. Сборник составляют фрагменты из книг выдающихся советских подводников — командиров подводных лодок Героев Советского Союза Грешилова М. В., Иосселиани Я. К., Старикова В. Г., Травкина И. В., Фисановича И.
Судьба Рембрандта трагична: художник умер в нищете, потеряв всех своих близких, работы его при жизни не ценились, ученики оставили своего учителя. Но тяжкие испытания не сломили Рембрандта, сила духа его была столь велика, что он мог посмеяться и над своими горестями, и над самой смертью. Он, говоривший в своих картинах о свете, знал, откуда исходит истинный Свет. Автор этой биографии, Пьер Декарг, журналист и культуролог, широко известен в мире искусства. Его перу принадлежат книги о Хальсе, Вермеере, Анри Руссо, Гойе, Пикассо.
Эта книга — наиболее полный свод исторических сведений, связанных с жизнью и деятельностью пророка Мухаммада. Жизнеописание Пророка Мухаммада (сира) является третьим по степени важности (после Корана и хадисов) источником ислама. Книга предназначена для изучающих ислам, верующих мусульман, а также для широкого круга читателей.
Сергея Есенина любят так, как, наверное, никакого другого поэта в мире. Причём всего сразу — и стихи, и его самого как человека. Но если взглянуть на его жизнь и творчество чуть внимательнее, то сразу возникают жёсткие и непримиримые вопросы. Есенин — советский поэт или антисоветский? Христианский поэт или богоборец? Поэт для приблатнённой публики и томных девушек или новатор, воздействующий на мировую поэзию и поныне? Крестьянский поэт или имажинист? Кого он считал главным соперником в поэзии и почему? С кем по-настоящему дружил? Каковы его отношения с большевистскими вождями? Сколько у него детей и от скольких жён? Кого из своих женщин он по-настоящему любил, наконец? Пил ли он или это придумали завистники? А если пил — то кто его спаивал? За что на него заводили уголовные дела? Хулиган ли он был, как сам о себе писал, или жертва обстоятельств? Чем он занимался те полтора года, пока жил за пределами Советской России? И, наконец, самоубийство или убийство? Книга даёт ответы не только на все перечисленные вопросы, но и на множество иных.
Жизнь Алексея Толстого была прежде всего романом. Романом с литературой, с эмиграцией, с властью и, конечно, романом с женщинами. Аристократ по крови, аристократ по жизни, оставшийся графом и в сталинской России, Толстой был актером, сыгравшим не одну, а множество ролей: поэта-символиста, писателя-реалиста, яростного антисоветчика, национал-большевика, патриота, космополита, эгоиста, заботливого мужа, гедониста и эпикурейца, влюбленного в жизнь и ненавидящего смерть. В его судьбе были взлеты и падения, литературные скандалы, пощечины, подлоги, дуэли, заговоры и разоблачения, в ней переплелись свобода и сервилизм, щедрость и жадность, гостеприимство и спесь, аморальность и великодушие.