Валентинка - [9]

На второй вечер в «ПриюТуре» мы сидели рядышком на кровати с лэптопами. Вероятно, изображали нормальность. Играли в домик, притворялись, будто живем жизнью, в какую должны перерасти наши отношения. Ты писала заметки для доклада о ядерной политике. Я увлекся было статьей, но потом заскучал и перешел к собственным записям, среди которых была и такая:

Всякий раз, лежа подле тебя, я думаю о детях, что натягивают одеяло на голову, строят теплый тайник, где чересчур возятся, где на крошечное пространство слишком много рук и ног. То есть – пока не приспособимся. С этой минуты пространство, которое обнимает нас, сразу бесконечно мало и бесконечно велико – плотная ширь, где мы сплелись, точно любовники в космическом яйце.

– Это не твоя статья, – сказала ты, заглядывая в мой экран.

Ты потянула на себя мой лэптоп, я не отпускал.

– Дай посмотреть! – Я отказался, а ты, разжав руки, заявила: – Если собираешься писать про нас, ты должен дать мне почитать.

Я показал на твой лэптоп:

– Предлагаю обмен.

Ты подумала.

– Хорошо.

На экране оказалось короткое стихотворение – называлось «Об эрекциях».

Когда тебе десять, они – мифические звери,

в их героизм трудно поверить.

Когда шестнадцать, они миловидны,

хотя уже небезобидны.

Когда тебе двадцать, они грозны,

к тридцати – уже умерщвлены.

Но я тебя нашла и лишь тогда поняла,

что они не лучше и не хуже того, к кому прикреплены.

Я удивился: привык, что из нас двоих поэт – я. Странно, когда тебя воспевают. Приятно.

– Нравится? – спросила ты.

– Ага. – Я перечитал. – Мне никто раньше стихов не писал.

– Если б я умела, написала бы тебе настоящее стихотворение.

Чем дольше я изучал слова, тем больше трогало меня их своеобразие. Особенно третья строка – она суммировала твои подходы к браку, который так тебя измучил и который ты не могла оставить. И каждая строчка вдохновлена мужчиной, ради которого ты этот брак не оставишь.

– Оно настоящее, – сказал я. Ты явно обрадовалась.

Я перечел в третий раз. Логика стиха неоспорима. Не вполне искусство, скорее – краткое свидетельство, и меня подмывало выставить его уликой: пусть грустная его подлинность докажет тебе, что каждое слово в нем резонирует с огромной правдой.

– Ты это сегодня написала? – спросил я. Ты читала с экрана моего лэптопа.

– Угу. Хотела тебе по электронной почте кинуть.

– У тебя нет моего адреса.

– Есть. Я даже знаю, где ты живешь.

– Это вряд ли. Я только переехал.

– Одиннадцатая Западная улица, пятьсот шестьдесят пять. Квартира два.

– Как ты нашла?

– Интернет. И твой сотовый тоже знаю. – Ты сложила руки на животе и смерила меня взглядом – я бы сказал, самодовольным. – Я подумывала выйти на связь.

Я переварил это и спросил:

– Выйти на связь – и сделать что?

Миг – и мы оба расхохотались. Мы смеялись долго, и смех рассеял – хотя бы временно – все напряжение, что еще плескалось в нас.

– Видишь, как это работает, – сказал я. – Ты о чем-то думаешь, мир это выдает. Ты у руля.

– В данный момент, – сказала ты, – наверное, так оно и есть.

Мы вернулись к лэптопам, и через некоторое время ты с наигранной суровостью вопросила:

– Это еще о чем? «Вязкий, точно густой сироп на дне банки с персиками».

Я ухмыльнулся.

– Это я, что ли, «банка с персиками»?

– Бывает.

– Я считаю, метафору надо переработать. – Полуулыбка. – Может, стоит пересмотреть ощущение.

– Так вот в чем все дело? – Я поцеловал тебя в шею, в плечо. – Зачем такие сложности? Покажи – и все.

Ты показала.

– Я иду, – сказал я. – Пересматриваю.

На сей раз ты пахла горячее, на вкус – более терпкая, и я слегка обезумел, точно пес, пожирающий любимое лакомство. Я жестко лизал тебя – этого ты и хотела. Ни дразнилок, ни предвкушения. Ты хотела, чтобы все случилось сейчас. Бедра твои опустились, живот содрогнулся. Ты пропела горестную песенку наслаждения.

– Как масло киви, – сказал я потом. – Как жидкий шелк.

– Гораздо лучше, – ответила ты.

Мы полежали тихо, целуясь, а потом я сказал:

– Серьезно. Ты зачем думала выйти на связь?

– Я скучала.

– И все?

– Я очень скучала. – Ты чмокнула меня в нос. – Ты, видимо, хочешь знать, что спровоцировало. В моем браке.

– Ага, видимо.

– Ничего. Дома все как всегда.

Доминанта двадцать первого столетия, подумал я. Вполне заменит «дом там, где твое сердце». Я не врубаюсь, хотел сказать я. Через шесть лет ты вдруг по мне соскучилась? Или это со временем накопилось? Как вообще? Но это убило бы настрой.

– Мне понравилось твое стихотворение, – сказал я. Ты скрестила руки на груди, обняла себя. Тебе приятно, хочется спать. Ты сладка, тяжела от соков. Точно банка с персиками.

В тот вечер «У Дэнни» – я поставил на тетраццини с индюшкой, ты разыграла консервативный шефский салат – официантка сообщила нам, что в Пирсолле имеется кинотеатр. Назывался «Пляж». Она не знала, что там идет, хотя предположила, что картина, которую показывали в Майами прошлым летом. Затем принесла мне ужин – оказалось, бледные обрубки какой-то дохлятины, залитые рыжим соусом. Ты ухмыльнулась из-за салатного бастиона. Я попробовал индюшку. Рыжий соус – липкий и безвкусный, точно топленый пластик. Я оставил в желудке место попкорну.

«Пляж» – напоминающее бандероль строение из белой штукатурки с разукрашенным козырьком; стены проштампованы афишами: рекламы госпел-концерта, цирка и кандидата в местный школьный совет. В вестибюле – поблекшее псевдовикторианство; я сразу вообразил мужчин в шляпах и барышень в набивных платьях до лодыжек, как они курят сигареты и смотрят на Богарта и Эдварда Дж. Робинсона в «Ки-Ларго»