Валентин Понтифик - [4]

– Значит, быть войне?

– Уверен, что война уже началась, – ответил Делиамбер.

Глава 2

Хиссун долго корил себя за опоздание на банкет. Первое официальное мероприятие с тех пор, как его неожиданно включили в свиту лорда Валентина, – и он не успевает вовремя. Непростительно!

В чем-то это была вина его сестренки Эйлимур. Пока он возился с парадным облачением, она постоянно суетилась вокруг него: то поправляла цепь на плече, то ее не устраивали длина и покрой туники, то она находила на его начищенных до блеска башмаках пятна, которых не видел никто, кроме нее. Ей было пятнадцать лет – трудный возраст для девочки, хотя Хиссун порой думал, что у девочек любой возраст трудный, – и она пыталась вести себя как настоящая хозяйка, лезть повсюду со своей точкой зрения и вникать во все домашние дела.

Эйлимур изо всех сил старалась, чтобы Хиссун выглядел на пиру у короналя достойно, но в итоге лишь помогла ему опоздать. Одну только нашивку с его званием – небольшой эполет с изображением пылающей звезды, который полагалось носить на левом плече с аксельбантом, – она прилаживала, как ему показалось, минут двадцать, постоянно сдвигая на доли дюйма то туда, то сюда, чтобы попасть точно в центр, и наконец сказала:

– Ну-ка, посмотри. Отлично, правда!

Она схватила свое зеркальце – старое, все в пятнах, исцарапанное и ржавое с обратной стороны, и сунула ему под нос. Хиссун увидел в нем свое тусклое и искаженное отражение – какой-то незнакомец, пышно разодетый, будто на маскарад. Костюм выглядел совершенно неестественно, театрально, но в то же время наполнял душу совершенно новым ощущением спокойствия и власти. Вот чудеса, подумал он: как изменил его костюм, второпях подогнанный портным с Площади Масок. Он больше не суетливый уличный оборвыш Хиссун, и не беспокойный, неуверенный в себе молодой чиновник Хиссун теперь он – щеголь, павлин, гордый соратник короналя.

А еще он опаздывает. Но если поспешит, то может добраться до Большого зала понтифика вовремя.

Но тут возвратилась с работы его мать Эльсинома, и пришлось еще ненадолго задержаться. Она вошла в его комнату – невысокая, бледная, с темными волосами и усталым взглядом – и уставилась на него в страхе и восхищении, как на комету, которую кто-то поймал и пустил летать по их убогой квартире. Ее глаза светились, а лицо сияло, Хиссун никогда раньше не видел мать такой.

– Ах, Хиссун, ты выглядишь великолепно! Потрясающе!

Он усмехнулся и повернулся вокруг себя, демонстрируя свое великолепие.

– Абсурд какой-то, правда? Я похож на рыцаря с Замковой горы!

– Ты похож на принца! На короналя!

– Ага, лорд Хиссун. Но тогда мне еще надо горностаевую мантию, хороший зеленый камзол и, пожалуй, большой яркий медальон в виде пылающей звезды на шею. Но ведь и так неплохо, верно, мама?

Они засмеялись, и, несмотря на усталость, мать обняла его и немного протанцевала с ним по комнате. Отпуская его, она сказала:

– Уже поздно, тебе пора.

– Да, пора. – Он пошел к двери.

– Как это все странно, мама, – идти на пир к короналю, сидеть рядом с ним, сопровождать его в великом паломничестве, поселиться на Замковой горе…

– Да, это очень странно, – тихо ответила Эльсинома.

Они встали в ряд – Эльсинома, Эйлимур, младшая сестренка Мараун, и посерьезневший Хиссун поцеловал их, пожал руки, а когда они попытались обнять его, отстранился, чтобы не помять одежду. Мать и сестры глядели на него, как на самого короналя, а то и вовсе какое-то богоподобное существо, как будто он не принадлежал к их семье, а спустился этим вечером с небес, чтобы немного пройтись по их мрачным комнатам. И на мгновение ему самому показалось, будто он не провел все восемнадцать лет своей жизни в тесной и темной квартире на первом уровне Лабиринта, но всегда был и есть Хиссун с Замковой горы, посвященный в рыцари, постоянный гость королевского двора и знаток всех его удовольствий.

«Глупость. Безумие. Всегда помни, кто ты такой, – сказал он себе, – и откуда ты родом».

Но и не думать о произошедших в их жизни переменах трудно, думал он, спускаясь по бесконечной винтовой лестнице на улицу. Столько перемен! Когда-то они с матерью добывали пропитание на улицах Лабиринта: она выпрашивала милостыню у проходящих мимо господ, он бегал за туристами и настойчиво предлагал за небольшую сумму – полреала, редко больше, – стать их проводником по красотам и чудесам подземного города. И теперь он – юный протеже короналя, а мама благодаря его новым связям распоряжается винами в кафе на Дворе Шаров. И все из-за его удачи, необычного и непостижимого везения.

Или дело не только в везении? Когда ему было всего десять лет от роду, он предложил свои услуги проводника высокому светловолосому человеку, и кто бы мог подумать, что тот человек оказался не кем иным, как лордом Валентином – свергнутым, изгнанным и ищущим в Лабиринте поддержки понтифика, чтобы вернуть престол.

Но и то, что это был лорд Валентин, еще ничего не значило. Хиссун часто спрашивал себя, чем же он так приглянулся лорду Валентину, что тот, вернув себе корону, вспомнил его, нашел, забрал с улицы, дал работу в Доме Записей и вот теперь призывает его в святая святых государственного управления. Возможно, дело в его бесцеремонности, колкостях, в его независимом поведении и полном отсутствии благоговения перед короналями и понтификами, в самостоятельности, проявлявшейся даже в десять лет. Должно быть, это впечатлило лорда Валентина. А все эти рыцари с Замковой горы, подумал Хиссун, такие вежливые, воспитанные. Наверное, я казался короналю чужаком почище какого-нибудь гэйрога. И ведь в Лабиринте полно таких мальчишек, и любой из них мог ухватиться за рукав короналя вместо меня. Повезло. Повезло.