Валентайн - [7]

Гостиная — смех да и только! — была обставлена в помпезно-кичливом викторианском стиле: пухлые диванчики «для двоих», кофейные столики с гнутыми ножками, на стенах — гравюры с изображением охотничьих сцен. Хит знала в лицо примерно половину гостей — знала, кто они такие, — но, согласно причудливому этикету в доме Симоны, нельзя было даже и виду подать, что ты кого-то узнала. Смотрите... вот Бенито Пископо, герой-любовник из мыльных опер... а этот мужчина в углу, который так сосредоточенно нюхает кокаин... разве это не Али Ислами, иранский диссидент? А этот толстяк... это же Дамиан Питерс, телепроповедник, которого сняли с эфира из-за какого-то там сексуального скандала.

Жак, дворецкий, периодически появлялся в гостиной и вызывал их одного за другим в соседнюю комнату. Те, кто уже побывал у Симоны, возвращались как будто в каком-то оцепенении. Неужели они в самом деле видели духов или столкнулись лицом к лицу с неким умопомрачительным богоявлением?

Леди Хит было очень неуютно и страшно одиноко. Она была самой младшей из всех присутствующих, причем самой младшей с большим отрывом. Наконец, уже на пределе, она подошла к Петре и попробовала завести разговор.

— И кого вы... о ком вы скорбите? — спросила она.

— О сыне, — ответила журналистка. Струнный квартет откровенно калечил моцартовскую «Eine kleine Nachtmusik»[10]. При всем богатстве Симоны Арлета ее музыкальный вкус оставлял желать лучшего.

Леди Хит не нашлась что сказать. Горе Петры Шилох читалось у нее на лице. Американцы никогда не скрывают своих чувств от чужих людей, а эта женщина переживала заметно сильнее многих. Но любопытство все-таки победило, и прежде чем леди Хит успела прикусить язык, вопрос «А что с ним случилось?» уже сорвался.

— Он повесился, — сказал Петра.

Леди Хит ужасно смутилась, но тут, к ее несказанному облегчению, в гостиную вышел Жак и вызвал ее.

Занавески раздвинулись. Она вошла в комнату без стен, освещенную тысячами свечей — их ароматы смешивались друг с другом, как ароматы душной и влажной ночи в дождливый сезон. Мебели не было. Только несколько подушек на полу — подушек из лоскутков, ручной работы горных индейских племен, то ли из Аппалачей, то ли из Лаоса, стили были очень похожи. Симона Арлета сидела в позе лотоса на громадной подушке, по углам которой стояли жаровни с горящими благовониями. Она прижимала к груди какой-то тряпичный сверток, как будто кормила ребенка.

— Принцесса, — пробормотала она. — Я очень долго ждала этой встречи.

— Я не принцесса, — на автомате ответила леди Хит. Ей всегда было трудно объяснить иностранцам тайскую систему передачи наследных титулов, когда потомки принца, несмотря на знатное происхождение, не могут считаться знатью до пятого колена. — Мой дедушка был последним принцем из нашей семьи.

— Ты приехала из-за дедушки?

— Да.

— Принц Пратна. Старик, состоявший в секретном обществе Боги Хаоса, основанном в Кембридже во времена Первой мировой войны. Сластолюбец, устроивший у себя во дворце в Бангкоке сад наслаждений, где его гости могли получить всякое мыслимое и немыслимое плотское удовольствие. Человек, исчезнувший при таинственных обстоятельствах пять лет назад, в маленьком городке под названием Узел, штат Айдахо... куда он приехал в поисках Тимми Валентайна.

— Похоже, вы знаете больше меня, мадам Арлета. Я плохо знала дедушку; я живу и учусь здесь, в Америке, с тринадцати лет. Это мама меня попросила приехать к вам. Наш семейный шаман сказал, что дедушкин дух не обрел покой. Он не сможет bai phut bai koet — возродиться в кармическом цикле, — пока его не очистят. Но сам наш шаман не может ничего сделать, поскольку дедушкин дух остался где-то на американской земле. Вот почему мама меня попросила, чтобы я приехала к вам; нам вас рекомендовали как самого лучшего из духовных докторов, которого только можно найти за деньги.

— Я польщена, — сказала Симона, и это прозвучало просто и буднично, несмотря на странное окружение и антураж.

— Ну... она однажды вас видела на ток-шоу Леттермана.

Они обе рассмеялись. А потом, когда смех отзвучал и леди Хит уселась на одну из лоскутных подушек, ей вдруг стало страшно. В комнате ощущался какой-то нездешний холод. Она невольно поежилась. Ее руки заметно дрожали. Она наблюдала за тем, как Симона медленно раскачивается взад-вперед, прикрыв глаза и бормоча себе под нос какие-то нечленораздельные фразы, периодически запевает бессвязную монотонную песню и что-то воркует, обращаясь к свертку у нее в руках.

— Мой дух-проводник, — бормотала она. — Покажи мне, покажи... за рекой забвения... за гранью смерти.

И тут раздался еще один голос — высокий и чистый, как голос юного мальчика.

— Премкхитра, — сказал этот голос. Она уже слышала его раньше. Но где? Может быть, в снах? Старуха раскачивалась взад-вперед, и ее песня была похожа на колыбельную. — Премкхитра, — повторил голос.

— Я тебя знаю?

Голос рассыпался смехом, а потом снова сделался серьезным:

— Возьми меня за руку.

Она протянула руку и прикоснулась к сморщенной руке Симоны Арлета, но ощущение было такое, словно она прикоснулась к руке молодого мальчика — холодной и гладкой, пьющей тепло из ее руки. И хотя она оставалась сидеть на месте, ей вдруг показалось, что ее тянут наружу — из тела.