Вальдор: Рождение Империума - [20]

Потому Акилла сделал то, что делал всегда — просто адаптировался. Он пошел на восток, потом на север, скрывая свою аугметику и медленно исчерпывая запас монет с прошлой большой работы в поисках выхода. Куда бы он ни пошел, везде была одна и та же история — Император, Император, Император. Чем больше он странствовал, тем больше он открывал глаза. Вновь начались стройки — города, порты, фабрики. Небольшие королевства действительно распадались с каждым годом все быстрее — их ресурсы и население проглатывал этот огромный зверь империи, которая, казалось, неожиданно появилась везде в одно мгновение.

Её называли Империумом. С ней возродился и целый язык, полный сбивающих с толку чинов и обозначений, и единая эмблема, парящая на тысяче различных штандартов — голова орла, окруженная молниями. Людям, казалось, нравилась эта эмблема. Там, где поднимались такие штандарты, воцарялся шаткий порядок.

Это был мрачное представление, но не то, против которого можно выступать, по крайней мере пока. Акилла нашел призывной пункт в индустриальной зоне гипер-конурбации[3] Рохинь и потратил последнюю монету на то, чтобы отскрести худшие метки своей прошлой жизни. Как оказалось, ему не стоило об этом беспокоиться — призыв был почти неиссякаемым, и офицеры уделяли происхождению рекрутов самую малую толику внимания. Честно говоря, выбор у них был невелик, поскольку Терра купалась во множестве Акилл, каждый из которых искал того же, что и другие, и мог рассказать те же мрачные истории.

Так сражения начались вновь. Теперь это не так развлекало, поскольку он должен был войти в состав батальона и следовать приказам. Тем не менее ему платили. Он увидел больше того мира, который был вылеплен и переделан до такой степени, что никто не знал, что и думать, за исключением тех ужасающих воинов нового Империума, что шагали по нему подобно закованным в золото стражам из забытых времен.

Акилла даже видел одного такого издали. Он должен был сконцентрироваться на собственном сражении — продвигаться вдоль осушенных ирригационных каналов для штурма заброшенной насосной станции — но стоило тебе лишь бросить взгляд на этих золотых дьяволов, и все прочее казалось почти бессмысленным. Он использовал свою старую аугметику, чтобы рассмотреть все получше, и так с расстояния в почти три километра он наблюдал за происходящим.

Он не мог сосчитать, скольких противников убило это создание. Он не мог увидеть, что оно делало, столь быстрым был темп. Этот… дьявол использовал не огнестрельное оружие, как любой разумный человек, а какое–то окутанное электричеством копье. Старый ржавый танк был опрокинут ударом ноги — опрокинут ударом ноги — а затем разодран на куски из горящего металла.

Акилла был в шоке. Подобная физическая мощь была… нечестной. В ней не могло быть удовольствия. Не было ни единого шанса, чтобы кто–то смог нанести успешный ответный удар. Не было ни единого признака, чтобы кто–то давал этим существам деньги, что было отклонением — сражаться за самого себя, без стоящей награды за службу, было самым извращенным желанием из всех.

Так что он выключил аугметику и вернулся к тому, что ему следовало делать. И все же он никогда не забывал. В городах они несли эти орлиноголовые знамена и праздновали возвращение цивилизации, но на передовой, в пустынях и руинах, монстров спускали с поводка. Не имело значения, что они были облачены в золото и багрянец, что они выглядели, как нечто благородное и изысканное, потому что ничто благородное и изысканное не могло создать этих тварей. Это было мошенничество, а Акилла знал все о нем, потому что бывал по ту его сторону чаще, чем не был.

После этого он поник головой. Акилла шел туда, куда говорили, не обращая внимания на имена и места, ведь чем меньше знаешь — тем лучше. Он начал пить, чтобы забыться, а не ради веселья, и у этого были предсказуемые последствия. Воин постарел. Импланты стали болеть, его история, и так ничтожная, скорее всего, подходила к концу.

Он перешел в запас. Выяснилось, что были и другие, кто не совсем поощрял путь, которым все шло. Некоторые были оппозиционерами и ворами, некоторые — сумасшедшими; другие были такими же, как он, и никогда никуда не вписывались. А были и те, как ему стало известно, у кого были более фундаментальные вопросы. Медленно, сам того не замечая, он дошел до грани, опустившись до слухов, все еще витавших в быстро очищающемся воздухе — если ты знал, где слушать.

Верность была странной штукой, думал Акилла про себя. Он никогда не считал себя особо верным чему–то, и все же вот он, там, откуда начал, и делает то, что делал годы тому назад. Теперь опасность была выше. Намного выше. Шансы пережить год были меньше, чем когда–либо. По крайней мере, ему снова было весело. Это было важно.

Ковыляя к вершине склона, он поскользнулся и подвернул щиколотку на камне. Акилла оперся на свою шип-винтовку — древнее оружие, почти такое же длинное, как он сам — и перевел дух. Воздух был холодным и быстро станет еще холоднее с течением ночи.

Под ним находилось передовое подразделение, развернувшееся в рифтовой долине. Ночной воздух отдавал прометием и гудел от низкого рыка сотен двигателей на холостом ходу. Натриевые лампы мерцали среди темных корпусов, выдавая движения тысяч марширующих пехотинцев. В стороне молчаливо ждал транспорт снабжения, защищенный двойными полосами тяжелой брони. Поисковые дроны, черные как смоль и почти безмолвные, рыскали в воздухе.