Валдаевы - [140]

— Анархия! — снова повторил директор, прохаживаясь из угла в угол, словно измерял паркетный пол. — Довели матушку-Россию!.. И это вы ее довели. Да, да! Вы и ваши громкие и красивые фразы!..

— Вы ошибаетесь. Мы против беспорядков, которые могут помешать созыву Учредительного собрания. А поскольку вы тоже против всей этой анархии…

— Говорят, они разгромили тюрьму.

— Да… Выслушайте меня. Наша с вами цель — воспользоваться сложившейся ситуацией. Нам нужны голоса на выборах… Мы — сторонники правопорядка. Большевики — люди сомнительные…

— Что вы предлагаете?

Александр Иванович подошел вплотную к директору и зашептал ему на ухо.

— Как? — директор отстранился. — Ради выборов… чтобы скомпрометировать… Для меня нет ничего роднее и дороже этого завода…

— Но тогда вам остается только одно — покорно и безропотно подняться с вашего директорского кресла и ретироваться.

— Что ж, давайте подумаем, как нам быть.

Директор подошел к двери, открыл ее, выглянул в коридор и, снова закрыв дверь, сел в кресло и устало провел ладонью по лицу.

Весело шумела базарная площадь у Красного собора.

— Гриби соленой, больна кусной продаю! — кричал Захар Алякин, стоя на грязной телеге рядом с тремя кадушками. — Закусишь — ум проглотишь — не заметишь как!

Подошел худой мужичонка в сером, очень длинном и залатанном тюремном халате.

— Грибы, значит, продаешь? Почем?

— На миколайски ежели, то — рубель, а на керенки — двадцатка.

— Видать, Керенского ты в двадцать раз больше любишь.

— Ба!.. Да ведь это ты, Платон!.. Из тюрьмы идешь?

Платон мигом забрался на латкаевскую телегу, столкнул с нее растерявшегося хозяина, засучил рукава, поправил арестантскую шапочку и крикнул:

— Эй, товарищи! Кому грибов бесплатных? Смелей подходи!

— Ка-ра-ууу-ул! — истошно загорланил Захар.

Телегу обступили со всех сторон, протягивали Платону разные посудины, и тот под громкий хохот наполнял их грибами.

Захара оттеснили от телеги.

— Острожник! — кричал он Платону.

— По твоей милости я туда попал, — ответил тот. — Придет время — и ты там побываешь. — Платон обвел взглядом толпящийся возле телеги народ. — Люди добрые! Вон тот паразит меня в тюрьму упек. — Он кивнул на Захара. — Мироед! Кончилось твое времечко. Вся воля наша, сила наша, власть наша! Эй, мужики! Отнимайте землю у бар, у казны! Наша она теперь!

— Да! да! да! — заглушил его голос резкий звон с высокой каланчи.

— По-жа-а-ар! — истошно завопило несколько голосов.

— Где?

— Что горит?

— Не видишь разве: винополия…

— Теперича всю неделю пылать будет.

— Айда туда — горло промочим! — крикнул один из бывших заключенных.

Толпа ринулась к винокуренному заводу, над которым поднимался черный дым.

Вниз по Нагорной улице быстрой речкой бежал прозрачный спирт. И люди пили его, припадая к этой речке с двух сторон.

Шумела толпа.

Бушевало пламя.

Ражий здоровяк тренькал на балалайке и пел, приплясывая на месте.

Монополь-винополь — каменное здание

Прогони от сердца боль, чертово создание.

Ведро за ведром таскал Захар Алякин спирт в свои кадушки. Платон усмехнулся:

— Ну, что бы ты делал, кабы я твои кадушки не выпростал?

— Зазря грибы задаром роздал.

— А три кадушки спирта во сколько раз дороже грибов?

— Спирт — он ведь задарма достался, а грибы… В них много труда вложено — собери да привези…

— Значит, будешь таить на меня зло?

Захар махнул рукой.

— Зла таить не буду… Не сегодня завтра ты ведь в начальство выйдешь. И в самом деле, как ты говорил, неплохо вышло — спиртику мне досталось три кадушки всклень.

— Нет худа без добра.

Захар Алякин обещал Платону подвезти его назавтра до Алова. Выехали рано поутру. Над городом еще стояла дымная завеса; пахло гарью, от которой першило в горле. Когда проезжали по мосту, увидели, как по воде плывет отравленная спиртом рыба.

— Сура за эту ночку тоже опьянела, — хохотнув, промолвил Захар. — Может, и мы глотнем? — Он кивнул на кадки со спиртом. — Будешь пить? У нас и посудинка есть — та самая миска, которой ты вчера грибы роздал. Рукавом закусим. — Но не успел достать из котомки посудину, как заметил пешехода, который, не оглядываясь на цоканье копыт, шел по обочине.

— Ляксан Иваныч, наше вам почтение! — Алякин узнал Люстрицкого. — Коль не побрезгуете, подсаживайтесь. Тпру! Стой, Гнедой!

— Рад попутчикам.

— Веселее будет дорогу коротать. — Захар достал посудину и зачерпнул спирт из бочки. — Угощайтесь.

— Откуда спиртик?

— Вечор набрал три кадки в заводе.

— А-а!.. Понятно. Говорят, большевики подожгли. Всю власть разогнали — анархию навели.

— Зачем им добро жечь? — Платон пожал плечами.

— Рыбку ловят в мутной воде.

— А рыбы в Алатыре подохло — тьма! — сказал Алякин, вытирая рукавом губы. — Говорите, большевики подожгли? — Он покосился на Платона. — У нас Платон — тоже большевик. В ихнем кружке состоит.

— Большевики — они за народ… Им народное добро губить резона нет. — Платон снова пожал плечами. — Зря напраслину на них возводите. Вот вы, Александр Иванович, человек образованный, большой оратор, адвокат, а не понимаете… Не удержишь матушку-Суру никакими запрудами — прорвет и вперед потечет. Так и народ нельзя удержать, если он в новую жизнь захотел…

ПОСЛЕДНЕЕ ПИСЬМО