Валаам - [5]

— Что там с последней программой?.. Ладно, порядок. Вся дисциплина, что исповедует Фассбендер, годится только для мирного времени, для парадного блеска или для того, чтобы хоть немного скрасить наши будни в этой розовой дыре. А что толку? Прапрапрадеды Фассбендера проиграли две мировые войны подряд, в то время как мои из ничего строили новое государство. Понимаем ли мы дисциплину, это надо спросить у арабов. Или у британцев…

— А, эти британцы… Вот мой прапрадед, например, был в Ирландской революционной армии…

Два человека подключают электроды волномета.

— Мало того, что нас мобилизовали для экспедиции в эту пустынную дыру, так еще и командиром назначили яйцееда из нангуриан.

— Вот-вот. А разведчик, что принес первый рапорт, трилдианин.

— «Трилдианин соврет, не проверит — нангурианин возьмет и поверит», цитирует первый.

— Однако, братья, — вступает в разговор третий человек, настраивающий микроверньеры телескопического прицела, — наш добротворец уверяет, что эти монстры вполне реальны. Мы все, и трилдиане, и нангуриане, должны объединиться в братской любви, чтобы смести их с лица планеты. Добротворец обещал нам свое благословение перед битвой…

— Чтоб он подавился яйцом, из которого вылупился!

— Пусть раввин возьмет свое благословение и засунет его Фассбендеру в зад, — говорит человек, проверяя гермошлемы. — Я вовсе не иудей в том смысле, в каком он это представляет, а нормальный трезвомыслящий атеист. Просто родом я тоже из Израиля.

— А я, — откликается его напарник, — румын, верящий в бога своих отцов и, значит, признающий его царствие в Израиле. И вообще, кем будет еврей, отрицающий бога Моисеева? Упорствовать, называя его иудеем, это как раз в духе Фассбендера.

— У них перед нами большое преимущество, — переводит разговор на другую тему первый. — Они могут здесь дышать. А запаса воздуха в гермошлемах хватает только на три часа. Что мы будем делать потом? Надеяться на молитвы раввина?

— Я говорил про бога моих отцов, однако мой прапрадед думал так же, как ты, хотя и он строил новую жизнь в Израиле. И только его сын решил, что должен вернуться в Иерусалим не одним лишь телом, но и душой.

— Да, тогда было великое возрождение ортодоксальной религии. Но посмотри, во что это вылилось: войско, для которого благословение капеллана значит больше приказа командира.

— От приказов умерли многие. А умирал ли кто-нибудь от благословения?

«Боюсь я, что многие умирают страшно, кто умирает в бою…» — читает человек из великой саги Валкрама об осаде Толнишри.

«…и как солдату умирать с благочестивыми мыслями, когда у него одно лишь кровопролитие на уме?» — читает человек в микроиздании Шекспира о последних часах перед битвой при Азенкуре.

«…и если они умирают страшно, — писал Валкрам, — сколь же горестный счет за их гибель должно предъявить добротворцу, благословляющему их на битву…»

— А почему бы и нет? — Хаим Акоста словно метнул этот вопрос стремительным взмахом своих длинных пальцев.

Пузырь (даже Акоста старался избегать лингвистического формализма и никогда не называл машину «купольным джипом») подпрыгивал на неровностях, продвигаясь к вершине холма, откуда уже можно было увидеть корабль захватчиков. Мул Мэллой сосредоточенно управлял машиной и поэтому промолчал.

— Я и в самом деле молил вчера о наставлении, — заявил Акоста, словно оправдываясь. — Я… Некоторое время меня одолевали очень странные мысли, а сегодня утром я решил, что в них просто нет смысла. В конце концов, я армейский офицер. У меня есть определенные обязанности и перед командованием, и перед подчиненными. Когда я стал раввином, учителем, мне среди прочего было особо предписано судить о законах и обрядах, а сложившаяся ситуация, без сомнения, в пределах моей компетенции.

Пузырь неожиданно затормозил.

— Что случилось, Мул?

— Ничего. Померещилось… Хотел дать глазам немного отдохнуть… Почему ты стал священником, Хаим?

— А почему ты? Кому из нас дано понять бесконечное множество наследственных факторов и житейских обстоятельств, приводящих к подобному выбору? Или, скорее, к подобной избранности? Двадцать лет назад мне казалось, что это единственный для меня путь; теперь же… Ладно, надо двигаться, Мул.

Пузырь снова пополз вперед.

— Проклятье кажется таким мелодраматичным, средневековым действом, но есть ли на самом деле какая-нибудь разница между проклятьем и молитвой о победе, которую регулярно произносят капелланы? Надо думать, и ты прочел ее во время своей мессы. Разумеется, все твои причастники молятся господу, чтобы он ниспослал им победу, — как сказал бы капитан Фассбендер, это прибавляет им бойцовских качеств. Но, признаюсь, даже в бытность мою преподавателем закона божьего я никогда не был уверен в действенности проклятий. Я вовсе не ожидаю, что корабль захватчиков будет поражен раздвоенной молнией Иеговы. Однако мои люди слишком уж в меня верят, и я просто обязан сделать все возможное для укрепления их духа. Именно этого, в конце концов, и ожидают от капеллана и легион, и любая другая армия. Мы уже не слуги господни, а средство для поднятия боевого духа — что-то вроде секретариата в ХАМЛ