Вакуум - [13]

- За новенькими ведется строгое наблюдение в течение месяца, - ответил Клайв и отпил из стакана бурду, которая здесь заменяет чай. Ладони у него были натруженные и загрубевшие.

- Даже если так, - нажимал я, - но просто подойти, поиграть мышцами? Здесь столько самцов социально альтернативных, а я - новое мясо… Как-то непонятно.

И тут понимание само снизошло ко мне. Оно буквально подсело к нам за стол в компании своих «фрейлин».

- Здравствуй, мышонок. Что это за птичка с тобой?

Прости Господи, «птичка», потеряла дар речи, наблюдая как, прости Господи еще раз, «мышонка» лапает хнурт. Теперь все стало кристально ясно, потому что самым страшным зверем в абсолюте среди заключенных был именно он. Этот хнурт тискал сейчас свою вещь. Да, Клайв был его вещью, а я не видел еще смельчаков, позарившихся на собственность хнуртов, если их впоследствии гарантированно не разделит пара-тройка десятков парсеков. Мощные, жестокие, агрессивные – они рвали неугодных им голыми руками.

Везнер был смущен моим присутствием, но безропотно позволял сдавливать свои бока огромными ручищами с черными короткими когтями и кокетливо заглядывать в страшные глаза на грубой морде серо-металлического цвета. Хнурты, так же как и логианцы, эволюционировали от хищников, у них также остались рудиментарные пары клыков наравне с набором острых зубов и вдобавок пара костяных наростов от лысых бровей до такого же лысого затылка. Волос на теле не было в принципе.

Клайв поймал мой взгляд, и краснота его перешла в бардовый. Боюсь, я не смог скрыть отвращения к происходящему.

- Торият, - сказал он тихо, уворачиваясь от поцелуя. Если облизывание губ фиолетовым языком можно считать поцелуем.

- Что? – с оттенком раздражения спросил Торият. Не любит мужик, когда ему отказывают.

- Дален - новенький, он…

- А-а. Птичка, - хнурт пригвоздил меня взглядом к стулу (оранжевые радужки на черном фоне белка), - ты откуда к нам залетела?

Я проглотил ком и хрипло сказал:

- С Земли.

- Землянин, значит, - ухмыльнулся Торият, показав набор острых клыков. – Что же, Птичка, у вас там, на Земле, мужики не трахаются между собой?

- Да трахаются, даю руку на отсечение, - я отшатнулся от усевшейся рядом со мной «фрейлины», чем немало позабавил второго хнурта. – Смотри, какой сладкий, такому просто необходимо, чтобы ему кто-то засаживал между половинками, правда?

Оранжево-черный глаз подмигнул мне, но руки хнурт оставил при себе. Две других «фрейлины» заржали громко и похабно. Я стиснул зубы, бросил гневный взгляд на потерянного Клайва и повернулся к соседу, скалившему зубы.

- Не тебе трахать меня, хнурт, - огрызнулся я, чувствуя, как меня начинает потряхивать от злости и унижения.

Тот дернулся ко мне, зарычал тихо:

- Что, такие сладкие белые сучки, как ты, считают хнуртов отбросами?

- Успокойся, гайди, - отмахнулся от него Торият, - Птичка ведь не расистка, правда, Птичка?

Я повернул к нему лицо, и животный ужас скрутил мне внутренности. Торият хоть и был спокоен, но взгляд у него был… он - хладнокровный убийца, в этом не было сомнений.

Я не был расистом, но конкретные хнурты почти убедили меня в обратном. Я снова взглянул на Везнера, тот сидел ни жив ни мертв, весь бледный, с округлившимися глазами. От ответа меня спас господин начальник колонии: он самолично явился в столовую проследить, как приняли новичков. Цокая когтями между рядами столов, он окидывал всех нечитаемым взглядом - и разговоры тут же стихали, зеки утыкались носами в уже пустые миски. Когда Ен добрался до нас, Торият не уткнулся в свою тарелку, прижал напрягшегося Клайва к себе еще плотнее и оскалился, вроде как улыбнулся.

- Здрасте, господин начальник колонии, как у вас день прошел?

Ен смерил его взглядом, затем меня. Мне показалось, что на его лице сейчас отразится хоть какая-нибудь эмоция, что он вот-вот усмехнется… Но Ен снова взглянул на Торията.

- Хорошо, 82-69, лучше, чем у тебя, - и он двинулся дальше.

Торият проводил его тяжелым взглядом и выплюнул что-то нелицеприятное вслед, но его слова потонули в сигнале, означавшем, что пора выметаться из столовой.

Я наконец-то смог остаться наедине с собой в нашей с Клайвом камере. На удивление, в голове было пусто, все время до появления Клайва, я пролежал с вытаращенными в потолок глазами.

- Ты спишь? – спросил Клайв снизу.

Я свесился с койки и посмотрел в сумрачное лицо своего соседа. Думаю, мне и говорить не надо было ничего, потому что мой сосед оскорбленно вскинулся:

- Не смей осуждать меня! – прошипел он яростно. – Ты не знаешь, что такое быть «подружкой» в колонии и, дай Бог, тебе оставаться в счастливом неведении и дальше! Поверь: лучше один большой монстр, чем множество мелких!

Он прав, но эту правду хочется растоптать и закопать.

- Как долго вы вместе?

Клайв взглянул на меня с вызовом:

- Шесть лет.

Я присвистнул.

- А он удивительно постоянен, - не удержался я от сарказма. – Почему вы не в одной камере?

Он невесело хохотнул.

- Это колония осужденных на пожизненное заключение, а не семейное общежитие… Да и не надо этого… У нас были и черные времена, - Везнер сказал это таким тоном, что я не осмелился спросить, насколько черными были эти времена.