Вакансия - [33]

— В Курбатове-то спокойно? — спросила Маргарита Ромашкина.

— Спокойно вроде, — ответил Вест. — Ну так они здесь ученые. Попрятались от греха. Видишь, улица пустая, нет никого. Кулаки сломаешь, не откроют. Черт. А Дорожкина-то разогрело не на шутку. Он же должен был через полчаса только скиснуть? Как раз к вечеру бы и отошел.

— По зиме хорошо новичка на охоту брать, — откуда-то издалека донесся голос Кашина, — вчухаешь ему вакцину, его — в жар, разогревается, как печка. В машине тепло сразу становится.

— Ничего, — ответил ему Ромашкин. — Потом спасибо скажет.

— Ага, — хмыкнул Кашин. — Если только по физиономии тебе не съездит. Я видел, кулак-то у него сжимался.

— Не съездит, — загоготал Ромашкин. — Он из добряков. Да и куда ему? Слабак. Только и умеет, что зубы скалить да вышучиваться.

— Не болтай попусту, — оборвала Маргарита Веста. — Ты хоть знаешь, каково ему теперь? Если тебе прививаться не надо, так нечего насмехаться. Или я сейчас посмеюсь, вспомню, как ты к Шепелевой на крещение ходил.

— Так, может, он тоже сплоховал? — огрызнулся Ромашкин. — Домой побежал подмываться. Посмотрим, как он нынешнюю работку перенесет. По-любому, размазня твой подопечный, Марго.

— Языком болтай, да прикусывать не забывай, — ответила Маргарита. — А ну как не на камень твои семечки сыплются, а в землю? Мы тут все в одной упряжке пока.

— В упряжке-то одной, да только кто-то тянет, а кто-то на упряжи висит, — пробурчал Ромашкин. — Да ну его. Один черт — раньше чем через пару часов не очухается. А то и того больше.

Дорожкин, чувствуя, как колыхание уазика по ухабам сливается с пробирающей его дрожью, медленно, преодолевая тяжесть и жар, повернул голову, с трудом открыл глаза и прошептал или прокричал отчего-то побледневшему Ромашкину:

— Может, и размазня, но чем раствор жиже, тем вернее схватывает.

— Не скажи, — не согласился Кашин, а Маргарита вдруг зашлась в хохоте, и Дорожкин начал понемногу выползать и из жара, и из лихорадки. Через полчаса, когда едва заметный проселок вился в непроглядном ельнике, у Дорожкина дрожали только колени да саднило в груди.

— Ну вот. — Кашин заглушил мотор и выпрыгнул наружу. — Теперь можно и расслабиться, пока не стемнело.

— Не стоит расслабляться, — хлопнула дверью Маргарита, и Дорожкин вслед за оживившимся Ромашкиным вылез из салона.

Кашин выпустил из «собачника» околоточных, Дорожкин кивнул знакомцам, но здороваться не стал, тем более что и подопечные Кашина не изъявили особого желания брататься. Судя по недовольным рожам, они не только были раздражены ночной службой, но и не испытывали от предстоящей забавы особой радости.

— Не дрейфить! — приободрил околоточных Кашин и выудил из кармана поллитровку. — Маргарита, твоим не предлагаю, знаю, что они и без согрева герои.

— Итожить с утра будем, — отрезала Маргарита и кивнула Дорожкину. — Пошли, познакомлю тебя с Диром. Он здесь царь и бог. Пришлый, из пермских краев, а уж так корни пустил, что и не выкорчуешь.

Дорожкин покосился на Ромашкина, который, скинув брезентуху, сапоги и оставшись в одном трико, прямо под дождем, медленно, крадучись пошел к раскинувшим лапы елям, и двинулся за Маргаритой.

Заимка открылась внезапно. Она не стояла избушкой на поляне, а мостилась в самой гуще ельника. Просто, наклонившись под полог очередной зеленой великанши, Маргарита вдруг распахнула неведомо откуда взявшуюся дверь, и Дорожкин вслед за ней оказался внутри сложенного из замшелых бревен сруба, опорой которому служили все те же еловые стволы, прорастающие по углам внутри сооружения. Крыши у сруба не было, или Дорожкин не смог ее разглядеть в скрещивающихся над головой сучьях, но между еловых лап неожиданно сверкнули солнечные лучи, под ногами зашелестела не хвоя, а упругая зеленая трава, и в лицо пахнуло луговыми цветами и весенней живицей.

— Ну здравствуй, Дир, — поклонилась Маргарита, и Дорожкин, который до этого таращил глаза на траву, на пеньки-стулья, на блестящую медную жаровню на ножках и висевшие на сучьях медные котлы, чашки, ложки и плошки, вдруг разглядел у дальнего ствола человека. Он сидел на таком же пне-стуле и казался высоким даже в сидячем положении, а уж когда встал, то взметнулся над Дорожкиным, да и над Маргаритой на локоть. Лобастая, наголо обритая голова наклонилась вперед, глубоко посаженные глаза прищурились, и подобие улыбки заставило в ответ улыбнуться и Дорожкина. Хотя улыбка далась младшему инспектору нелегко — мало того что ему приходилось смотреть на хозяина лесного логова снизу вверх, так вдобавок на плече у того сидел какой-то зверь и скалил на Дорожкина зубы.

— Кыш, — согнал зверя Дир и неторопливо пояснил: — Куница это моя, ну вроде кошки, всегда на незнакомых шипит. Ты, выходит, новый инспектор, парень?

— Пока еще не выходит, но скоро выйдет, а не выйдет, так уйдет, — заметила Маргарита, едва Дир закончил неторопливое рукопожатие с Дорожкиным. — Что новенького?

— Пошли, — едва ли не со скрипом шевельнулся и наклонился перед низкой для него дверью хозяин лесного жилища. — Видела?

Тут только Дорожкин заметил, что скрывающий снаружи дверь ствол ели покрыт вертикальными бороздами, ободран. Высоко ободран, почти в трех метрах над землей. За дверью заимки Дира вдруг стало холодно, да и сумрак под елями или сгустился, или и был почти непроглядным. Маргарита выудила из кармана фонарик и осветила отметки неведомого чудовища желтым кружком.