Вахтанговец. Николай Гриценко - [13]

он никогда этого не видел.

А его блистательный Молоков в «Золотом дне»!

52

53

Он перевоплощался настолько, что, казалось, переделал сам себя и вну­

тренне и внешне - взлохмаченная борода, резкие движения, сиплый го­

лос и неуемная купеческая вседозволенность, даже буйство. И опять - ве­

ришь, что такие купцы были, что он до ощутимости реальный, хотя сот­

кано все из виртуозного актерского мастерства и нездешней интуиции.

Думаю, все вспоминают этот случай - на одну из генеральных репетиций

пришла его мать. После первого акта она спросила кого-то из актеров: «А что

это за артист, который играет Молокова? Я что-то у вас таких не знаю».

И когда ей сказали, что это ее сын, она долго не могла прийти в себя.

Вспоминаю, как он поставил свой единственный спектакль «Шестой

этаж» и сам там замечательно играл Жонваля. Я был распределен им,

55

как режиссером, во второй состав, но первые спектакли он, как правило,

играл сам. И вот, однажды, возникла необходимость, чтобы я срочно за­

менил его в этой роли. Я очень волновался - играть после Гриценко не­

просто, тем более, что Москве уже было известно, как обаятельно, легко

и изящно он сыграл «настоящего француза».

Все обошлось, и даже я потом играл с ним в очередь, но волнение свое

я помню до сих пор.

Он любил свой театр, хотел играть - все, много. Главное дело его жизни

было в этом, все этому было подчинено.

Гриценко никогда не пугало, что надо научиться еще чему-то для роли,

чего он не умеет, никогда он ни от чего не отказывался - не понимал,

как это может быть - театру надо, а ему нет. Театр ведь главный дом.

Счастье улыбалось ему, пока был жив Рубен Николаевич, который счи­

тал, что этот актер может сыграть все. Обладая оптимистическим, каким-

то праздничным талантом, Рубен Николаевич находил огромное удоволь­

ствие от пребывания на сцене. Это и роднило их с Гриценко. Мне кажется,

он вообще только и жил-то по-настоящему находясь на сцене.

Уже после смерти Рубена Николаевича, его сын Евгений Рубенович

занимал его в своих спектаклях, но уже не на первых ролях. Он у него

переиграл много каких-то второстепенных чудаков-стариков. Когда

Симонов поставил спектакль «Гибель эскадры», Гриценко там играл

боцмана, не помню, как его зовут. Покидая корабль, он так играл это

прощание, так смотрел на «палубу» последний раз, как будто прощал­

ся не с кораблем, а с подмостками сцены навсегда. Он интуитивно

почувствовал это прощание...

Юрий Яковлев

***

Александр Сергеевич Пушкин как-то сказал об одной своей знако-

мой: «Как незаконная комета в кругу расчисленных светил...» - вот

Гриценко был таким светилом в нашем актерском цеху.

Никогда нельзя было предугадать, что он сотворит в роли, куда повернет.

Причем, я уверен, это у него было совершенно подсознательно. Он сам удив­

лялся, что у него это происходит. И это, конечно, высочайший пилотаж.

Я больше двадцати лет играл с ним «Принцессу Турандот» И все это

время наблюдал, как они с Юрием Васильевичем Яковлевым «хулигани­

ли» в этом спектакле - смешно, изящно, вкусно. Это самые сладкие мину­

ты в моей жизни как зрителя на сцене.

Он играл разные роли и приносил людям невиданную радость. Лечил

их от смуты внутренней, от размышлений трагических и грустных, являя

собой пример этих самых размышлений о смысле жизни.

Задумав какой-нибудь образ, характер, он перестраивал себя как никто

в нашем театре, влезая в эту форму стопроцентно. Лицедей он был насто­

ящий, номер один. Рубен Николаевич очень любил сидеть на спектаклях,

в которых играл Гриценко и всегда ждал, когда он начнет выделывать чудеса.

Фильм «Анна Каренина». Вронский - Василий Лановой, Каренин - Николай Гриценко

:Женщина за зеленой дверью». Мансур - Василий Лановой, Дашдамиров - Николай Гриценко

Говоря о разных ролях, наблюдая, как он играл Федю Протасова

в «Живом трупе», я не понимал, как такой блестящий характерный актер

нашел столько красок для трагической роли. Это же я увидел в фильме

«Анна Каренина», где играл вместе с ним.

Он был жутко смешлив, заводился от любого пустяка на сцене, поды­

грывал оговоркам. Однажды ему наступили во время репетиции на ногу,

так он стал говорить, что его не уважают, к нему нарочно плохо относят­

ся. Конечно, его «серьезность» вызывала дикий хохот. Рубен Николаевич

в таких случаях говорил: «Перерыв. Николай Олимпиевич, попейте чайку,

остыньте». Гриценко «остывал» и мы продолжали репетицию.

Он был легкий человек, хотя и чувствовалась какая-то внутренняя

обособленность.

Увлекаться он мог многим и так истово, как ребенок. Мы тогда ежегодно

на три отпускных зимних дня ездили в Рузу почти всем актерским составом.

А на отдыхе человек раскрывается особенно как-то. Мы играли с другими

театрами в хоккей, а он просил положить его в ворота, так как играть не умел,

но хотел приносить команде пользу. Именно в Рузе он стал «моржевать» - ку­

паться в проруби. Зрелище это было красочное, обставленное актерски - он

бежал к реке, крича нам, что бежит в «вытрезвитель», потом кидался в про­

рубь, а мы, дрожа от холода на берегу, взирали на это. Он был счастлив, что

веселит нас, что это очередной спектакль, только для своих.

У него был чудесный музыкальный слух и замечательный тенор - родил­