Вахтангов - [28]

Вахтангов читает почти наизусть, изредка заглядывая в книгу:

— Доктор Штокман: «…Ну понятно, я знаю, — условия жизни здесь мизерны в сравнении с многими другими местами. Но и здесь кипит жизнь с ее обещаниями, с бесчисленным множеством задач, ради которых стоит работать, бороться, а это главное».

Серафима Бирман, лежа, раздвигает рукой травинки и с любопытством наблюдает, как в таинственных джунглях деятельно снуют муравьи. Людям, которые проходят мимо, неся головы в головокружительной вышине, непонятны заботы муравьиного племени, его огорчения и радости.

Алексея Бондырева заинтересовали могилы и те, кто в них лежит. Острым концом сучка он прочищает высеченные в плитах канавки букв, освобождает имя человека от буро-зеленых струпьев лишайника и пыли десятилетий… Ничего не говорящее имя и пожелание: «Прими, господи, душу его с миром».

На других плитах: «Блаженни кроткие яко тех есть царство небесное…», «Помяни мя господи во царствии твоем…»

Предгрозовая теплынь навевает дрему. Бондырев бросает свое занятие и откидывается на спину, подложив ладони под затылок, прикрывает веки, делает над собой усилие, чтобы не потерять смысла того, о чем бубнит голос Вахтангова.

А Владимир Королев, раскинув ноги в траве и подперев рукой голову, жует сорванный стебелек. Думает о загадочном, обманчивом покое в буднях этого симпатичного городка, куда они, семеро окончивших драматическую школу Адашева, приехали по приглашению местного любителя Анатолия Анатольевича Ассинга.

Трогательно живописный Новгород-Северский, один из древнейших городов Руси, оказался удивительно театральным. С гордостью хранит культурные традиции. Здесь прощают артистам многие невольные прегрешения на сцене за жар мысли и душевность исполнения.

Молодые артисты готовят очередной спектакль. Вахтангов, выбрав драму Ибсена «Доктор Штокман» (или «Враг народа»), добивается глубокого проникновения в характеры и в идею произведения, и, конечно, все семеро сделают все, что в их силах… Но в летний полдень, в часы репетиций, кажется невозможным сопротивляться сладкому, расслабляющему действию любвеобильного солнца…

Вальда Глеб-Кошанская и Серафима Бирман без устали сосут леденцы. Мужчины леденцами пресытились. И, кроме того, в их скудном бюджете это место прочно занимают такие же дешевые папиросы.

Голос Вахтангова настойчив:

— Штокман: «…Теперь для меня стало насущной потребностью общение с молодыми, смелыми, бодрыми людьми, свободомыслящими, полными жажды деятельности… А вон те там, что сидят и едят на доброе здоровье, как раз такого сорта…»

Но молодые люди вокруг Вахтангова — его «труппа» — погружены в этот час в сладкое полубытие, в дрему. Они прислушиваются к бездумному щебетанию птиц, воспевающих простую и вечную радость жизни… Какое тем дело до борьбы доктора Штокмана?

В отчаянии Вахтангов сделал паузу. Лидия Ивановна воспользовалась ею и невинным голосом протянула:

— Женечка, отгадай армянскую загадку… Бурная горная река. По реке плывет дощечка. На дощечке сидит Андрюшка трех лет… На что это похоже?..

Пауза. Все притихли.

— Не знаю, — тихо говорит Вахтангов. В горле поднимается комок.

— Похоже, что Андрюшка потонет… — смеется Дейкун, но, заметив состояние Вахтангова, вдруг замолкает. Актеры тоже настораживаются. Разделяя с Дейкун сознание вины перед ним, ждут грома.

Что такое в конце концов талант артиста? В чем этот талант заключается в самом простейшем своем, так сказать, первобытном виде?.. Быть может, в природной способности человека властно вызывать непосредственное сочувствие у других людей?.. Вахтангов в высокой степени обладает этим талантом.

— К черту неуместные загадки! — вскипает он страдальчески. — А вот если мы с этой умной пьесой потонем сами и утопим Ибсена — на что будет похоже?.. На убогую, ремесленную халтуру. На компанию обманщиков, которые только делают вид, что они артисты.

И без всякого перехода он, чуть скосив сверкающие, с лукавинкой глаза и задорно выпятив добрые губы, как это делает в его представлении доктор Штокман, выпаливает:

— Да разве не долг гражданина, если у него явится новая мысль, поделиться ею с публикой?

Он быстро отмечает ногтем нужное место на странице и вручает исчерченный томик Ибсена Алексею Бондыреву. Тот принимает эстафету, читает реплику старшего брата доктора, городского фогта и полицмейстера, председателя правления курорта, в котором доктор Штокман намеревается произвести переворот, так как существующий водопровод несет зараженную воду, вредную для людей.

— Ну, публике вовсе не нужны новые мысли; публике полезнее добрые, старые, общепризнанные мысли, которые она уже усвоила себе, — резонерствует Бондырев — фогт.

Вахтангов подхватывает на память:

— Ты так и говоришь это напрямик? — и сверлит фогта веселым взглядом.

Бондырев продолжает за фогта:

— Ты представить себе не можешь, как вредишь себе своей опрометчивостью. Ты жалуешься на власти, даже на само правительство… фрондируешь… уверяешь, что тебя всегда затирали, преследовали… Но чего же другого и ждать… такому тяжелому человеку, как ты!

— Еще что? Я и тяжел вдобавок?

— Да, Томас, ты очень тяжелый человек, и с тобой трудно иметь дело… Ты как будто совсем забыл, что обязан мне своим местом курортного врача.