Ваганьковский приют - [43]

– Конечно, знает, но он ее не интересует. Я прошу за него недорого, – сказала Вероника и чуть отпила.

– Но он мне не нужен, – Джон был ошарашен ее настойчивостью.

– Как это, не нужен? – не сдавалась Вероника. – Это же английская работа. Да в Лондоне, в любом антикварном все лопнут от зависти. Такой чемодан привезти из России, представляешь?

– Сколько ты за него хочешь? – не выдержал Джон.

– Тысячу долларов, – Вероника нежно улыбнулась.

Джон чуть не подпрыгнул в кресле.

– За такие деньги его никто не купит. Это совсем не смешно. Никто не знает, что в нем!

– А давай мы с тобой сыграем в русскую рулетку – пан или пропал?

– Что это? – не понял он.

– Это когда в револьвер вставляется один боевой патрон, прокручивается барабан…

– А, слышал, слышал, – замахал Джон руками.

– Вот ты можешь теперь испытать это острое чувство неизвестности и опасности.

– Зачем это мне? – он поднял на нее глаза.

– Джон, – Вероника вздохнула. – Ты берешь кота в мешке. Понимаешь? Когда приедешь в Лондон и вскроешь чемодан, то считай, что ты пан.

– А если на таможне его вскроют?

– Тогда ты пропал, – она заливисто засмеялась.

– Нет, в такие игры я не играю, – он хотел встать, но снова опустился в кресло. Эта шутка пришлась ему не по вкусу. – У меня Света обязательно спросит, куда делся этот чемодан…

При этих словах Вероника едва не подскочила.

– Ну вот, заладил, как попугай, Света, Света. А ты ничего ей не рассказывай. Пусть это будет наша с тобой тайна. Понял! Ты любишь ведь тайны. У нас в России все любят тайны.

– Не надо мне никаких тайн, – он взял бокал с виски и опрокинул его в рот.

– Эх ты, чучело, – с досадой по-русски произнесла Вероника и махнула рукой.

– А что это? – не понял Джон.

– А это вопрос, нравлюсь я тебе или нет, – с ехидством в голосе произнесла Вероника. – Помоги мне, дружочек, – голосок у нее стал тонким, просящим, она стала набирать номер на мобильнике.

– В чем? – он не понял ее.

– Сейчас художник придет и заберет его. Вынеси его в коридор, – Вероника убрала мобильник.

Джон поднялся, взял чемодан, он показался теперь еще тяжелее.

– Что мне сказать Свете?

– Ничего не говори, – лицо у Вероники посуровело, и пухлые губы стали твердыми. – Я сама ей все скажу, понял. Все скажу сама. Она моя сестра.

Он пожал плечами. Пусть сестры разбираются между собой сами.

В этот момент в двери раздался звонок.

– Это мой художник, не волнуйся, – произнесла Вероника, – он пришел за чемоданом. Открывай дверь.

На пороге появился высокий плечистый парень в кожаной куртке и с бритым затылком. Он едва произнес «здрасте», молча поднял чемодан, развернулся, Вероника вышла вместе с ним. Дверь захлопнулась.

Джон вернулся в комнату, допил виски, посидел, размышляя о загадочности русской души, пытаясь понять смысл разговора, потом направился в темную комнату. Ему надо снова посмотреть на эту голову. У него возникли подозрения. Всю ли правду говорила ему Вероника? Записка, обнаруженная в голове, не давала ему покоя. И еще ему показалось, что в облике Вероники было что-то похожее на эту голову: курносый нос, пухлые губы. Ему надо дочитать тестамент до конца. Только тогда он поймет эту семью.

Он достал голову из шкафа, подошел к окну. Интеллектуальный лоб, чуть оттопыренные уши, пухлые губы и коротковатый нос. Это не Декарта. Но кто этот Рогов? Ученый? Значит, если при свечах в ночь на 25 июня к его губам поднести зеркальце и подождать… И если на нем появятся капельки испарения. И голова заговорит… И скажет, куда подевались сокровища. Но это все русская мистика, болезненное воображение. Джон перевел дух, вытер лоб платком. Нельзя доверять эмоциям.

Развернул листок и принялся переводить дальше:

«По воле случая одно время они были у меня в руках. До меня ими владела служительница Эрмитажа Елена Сомова. Она утверждала, что унаследовала их от своих родителей, а те – от далеких родственников, прислуживавших самой Екатерине Великой. Калиостро с кем-то из них проводил спиритические сеансы в царском дворце, вызывал духи умерших богачей, и те указывали, где хранили свои сокровища. В качестве награды за успешные сеансы Калиостро подарил ей бронзовую шкатулку с кольцами и брошами. Я видел ту шкатулку, кольца, служительница все показывала мне. Потом она сказала, что убрала ее в чемодан. Чемодан я сам относил Ледич. Но в нем шкатулки не обнаружили. Больше ничего не знаю. Меня после гибели обоих Ледич просили вернуть чемодан наследным владельцам, оставшейся дочери. Я приехал в Москву, но, к сожалению, потерял адрес. В чемодане некоторое время хранил свои книги. Эти книги, я надеюсь, останутся моей единственной дочери в наследство»…

На этом запись обрывалась. Внизу была приписка: «Экспонат из музея криминалистики. Дневник Рогова и его завещание – сплошная мистификация. Он придумал всю эту историю с сокровищами графа Калиостро. В действительности ничего этого не было. Проверено мной на основании агентурных сведений. Прокурор К. Жиров, 25 июня 19… года». Прочитать точную дату никак не удавалось, цифры все стерлись.

Джон всунул конверт с завещанием в горловину. «Всевышний, – едва слышно произнес он, – что за дела творятся в этом доме? Прокурор Жиров – это же отец Светы и Вероники! А кто этот Рогов? Не его ли это голова? И где тело? Может быть, его замуровали в стену? Если это Рогов, не он ли отец Вероники? А кто отец Светы? Тогда получается, что Света и Вероника не родные сестры?