Вадим - [54]

Саша насупился. Оторопев от подобного излияния и заметив выходящих из подъезда людей, Вадим малодушно понизил тон:

— Ладно, пошли.

Поставил пакеты на лавку и вернулся к машине, взял инструмент.

Дверь взломали тихо.

Перед этим Вадим спросил:

— А как ты без замка будешь?

— Ой, я вас умоляю! У нас тут воровать нечего, мы себе добра не нажили.

Вадим оглядел жилище: такие довольно часто показывали по телевизору. Затхлый запах, гниль, трещины, обрывки, пятна. Окурки, заплесневевшие банки, засохшие лужи. Саша едва ли выглядел лучше: изможденный, морщинистый, заплывшие глаза, щетина, сальные волосы. Въевшаяся грязь на руках. Круглые ногти, не как у Вадима и его мамы. Чужие. Грязная обвисшая одежда.

Вместе с тем лицо его не было некрасивым и даже обладало некоторой привлекательностью. Обветренное и выжженное, с заостренными чертами, оно напоминало лицо крокодила Данди или ковбоя из рекламы «Мальборо». Отблеск ума мелькал иногда у Саши в глазах; за ним, как правило, следовала ухмылка. Из-за чего можно было заподозрить, будто Саша нарочно играет роль, всегда играет роль, но выбрал он ее сам. Впрочем, Саша всегда был для Вадима загадкой.

Поместились на кухне; Вадим сразу открыл окно. Посреди стола действительно восседала тарелка с позеленевшими макаронами. Саша огляделся:

— Щас шкафы запотрошим и сообразим че-нибудь.

Он отыскал и ловко помыл ножик, два стакана и большое медное блюдо, тоже зеленое. Выложил на него мясное ассорти вместе с хлебом, расставил лотки с салатами. Ожидал благодушно, пока Вадим откупорит водку. После первой — за встречу — повел светскую беседу:

— Как дите?

— Растет.

— С женой как?

Вадим мотнул головой небрежно: показать, что все хорошо. Но жест неожиданно выразил существующее положение вещей — видимо, в силу того, что Вадим не уделил ему должного внимания. Жалкое пожатие плечами, сгорбленное, вместо гордого разворота и кивка сверху вниз. С Сашей тоже случились метаморфозы: благодушное его выражение лишь сместилось слегка, но сразу же оказалось совсем другим Сашей, возымевшим до крайности снисходительный вид. Он театрально поднял ладони, словно желал отодвинуть Вадима вместе с его проблемами:

— Чур, советов по семейной жизни я не даю. А то потом все на меня будешь валить.

И сказал он это напыщенно и самодовольно.

Вадим удивился:

— А с чего бы я у тебя советов спрашивал? У тебя что, большой опыт?

Саша прищурился, но ничего не ответил; только состроил презрительную мину.

Разлили еще по одной, закусили. Саша скинул заляпанную толстовку прямо на пол и устроился поудобней на стуле, развесив по нему руки и ноги. Довольный, он сидел с таким выражением лица, будто считал ниже своего достоинства заговорить первым. Вадим же подумал, что все это детский сад, и в такие игры он не играет. Поэтому сказал первое, что пришло в голову:

— Чем ты вообще занимаешься? Как живешь?

Не о футболе же разговаривать, правда?

— Че, интересно? — Саша и здесь нашел, отчего позадаваться. — Ты бы так не смог жить, чистюля.

Но, помолчав, все же соизволил ответить:

— У меня кореша клевые. Мне месяц назад такие макасы слабали, елки… — Он причмокнул. — Я их продал потом — надо было. Собираемся с ними, за жисть разговариваем. Выпиваем — а как без этого. Дела кое-какие проворачиваем. Денежки найдем — отдыхаем. Девчонки там и прочее… Жизнь веселая, отвязная.

Саша затянул блатную песню про «тебя убили в Грозном на рассвете», но тут на кухне появился новый человек. Неопределенного возраста мужчина, с сизым и распухшим лицом.

— О, здорово, Семеныч! — обрадовался Саша. — Проходи, дорогой. Подфортило тебе. У нас тут и водочка есть, и пожрать. Налетай… а это мой брательник, сводный — ха-ха! Вадим. А это Семеныч.

Семеныч потупился, заулыбался застенчиво, прошелестел:

— Здравствуйте, — и, танцуя и покачиваясь, пробежал к табурету.

Стал молча есть, выпивать. Торопливо, посверкивая пробоинами в зубном ряду.

— Хороший мужичок, Семеныч, — одобрил Саша.

Тот отозвался:

— Еп, эта… ик…

— Да ты ешь, ешь, едрена вошь…

— А я эта… Иду, дай зайду, думаю… Дверь толкнул, а она и открылась…

— Слушай, а ты у Сереги был? — спросил вдруг Саша, будто вспомнив что-то необычайно важное. — Он сблызнул куда-то, я его месяц уже найти не могу.

Семеныч закивал, продолжая есть:

— Был, был. Только Сереги там нет. Мне Танька его жалиться начала. Паскуда, гыт, снюхался с какой-то бабой. Он, поди, думает, что это любовь, а она, гыт, квартирная аферистка… Она хочет его развести, чтоб он комнату свою у них забрал, обменял. А она его отравит чем-нибудь, а комнату — себе. А, гыт, у меня две дочки — невесты, у дочек отбирает. Ага. Им рожать надо будет. А там дочки такие, я видал — две слонихи. Волосищи на ногах — как у меня на мудях… Я, гыт, звоню ему, она его к телефону не зовет. Один раз только позвала. А он еле языком ворочает. Не просыхает, гыт, она его нарочно спаивает. Он уже на развод подал, уже повестка пришла, только Танька не пошла. А на второй раз, гыт, их все равно разведут, хоть приходи, хоть не приходи. Плакалась, Танька-то.

— Да, дура Танька, прохлопала своего мужика, — протянул Саша. Подмигнул: — А ты ее утешил-то?