Бургмейер (с судорожным смехом). Как уж не понять тогда! Главное, я-то при этом являюсь очень красив пред ней в нравственном отношении!
Евгения Николаевна. Что же вы-то тут? Я, конечно, не знаю; но судя по себе, то хоть я и не жена ваша, однако, чтобы помочь вам… будь в меня влюблен Мирович, я, не задумавшись, постаралась бы свертеть ему голову, закружить его окончательно…
Бургмейер (перебивая ее). То вы, а то жена моя.
Евгения Николаевна. Какая же разница?.. Неужели вы хотите этим сказать, что для меня все возможно, а жене вашей наоборот?
Бургмейер. О, подите, господь с вами!.. (Взглядывая в окно.) Карета жены, кажется, въехала во двор.
Евгения Николаевна (тоже взмахивая глазами в это окно). Да, это Клеопаша… Она, конечно, прямо пройдет к вам. Мне оставаться или лучше уехать?
Бургмейер. Уезжайте лучше.
Евгения Николаевна (сбираясь уходить, говорит Бургмейеру скороговоркой). Если вы только, друг мой, вздумаете вдруг уехать за границу, то Клеопаша, вероятно, не поедет с вами; но меня вы возьмите, я рабой, служанкой, но желаю быть при вас. Денег моих я тоже не возьму!.. (Кладет деньги на стол.) Они больше, чем когда-либо, должны теперь оставаться у вас!.. (Уходит в одну из дверей.)
Бургмейер (прикладывая руку к одному из висков своих). Какой демон внушил Евгении подсказать мне эту мысль, которая и без того смутно меня мучит несколько дней!.. И я сам… не насмешка ли это судьбы!.. Я сам должен идти к жене моей, этой чистой и невинной пока голубке, и сказать ей: «Поди, соблазняй и обманывай своими ласками и кокетством постороннего тебе мужчину, чтобы только он не вредил делам моим…» А что же другое мне осталось делать? Смело идти на разорение с тем, чтоб опять потом начать трудиться; но на каком поприще я могу трудиться? Я умею только торговать; для этого же надобно иметь или кредит, или деньги, а я того и другого лишусь. Значит, впереди у меня полнейшая, совершенная нищета; но это чудовище терзает нынче людей пострашней, чем в прежние времена: прежде обыкновенно найдется какой-нибудь добрый родственник, или верный старый друг, или благодетельный вельможа, который даст угол, кусок хлеба и старенькое пальтишко бывшему миллионеру; а теперь к очагу, в кухню свою, никто не пустит даже погреться, и я вместе с бедною женою моею должен буду умереть где-нибудь на тротуаре с холоду, с голоду!.. Я для спасения ее же самой принужден решиться на все…
Входит Клеопатра Сергеевна; Бургмейер употребляет все усилия над собой, чтобы казаться спокойным.
Клеопатра Сергеевна. Ты один?.. Жени поэтому уехала!
Бургмейер. Уехала.
Клеопатра Сергеевна (подходя к мужу). Отчего ты мне не рассказал, какие вчера овации получил!.. Жени мне говорила, что тебя аплодисментами встретили и аплодисментами проводили. Мне очень жаль, что ты не взял меня с собою. Я очень бы желала видеть твое торжество.
Бургмейер. Не приучай себя, Клеопаша, к моим торжествам. Может быть, тебе скоро придется видеть и позор мой.
Клеопатра Сергеевна (рассмеявшись даже). Позор твой?.. Но отчего же и где же?
Бургмейер. Оттого, что я на днях, вероятно, должен буду объявить себя банкротом.
Клеопатра Сергеевна (уже с беспокойством). Но каким образом и на чем ты мог обанкротиться?
Бургмейер. На последнем подряде моем, который у меня не принимают, а если не примут его, так и не дадут мне другого дела, от которого я ожидал нажить большие деньги и ими пополнить все мои теперешние недочеты…
Клеопатра Сергеевна (все с более и более возрастающим беспокойством). Кто ж это?.. Комиссия, значит, не принимает у тебя подряд?
Бургмейер. Не комиссия вся… Напротив, все почти члены принимают, за исключением одного только Мировича.
Клеопатра Сергеевна (побледнев при этом имени). Почему ж он не принимает его?
Бургмейер. Говорит, что подряд дурно выполнен.
Клеопатра Сергеевна. Но в чем именно? Он и судить, я думаю, не может.
Бургмейер. Многое там нашел.
Клеопатра Сергеевна (усмехнувшись, как бы больше сама с собой). Странно!.. (После некоторого размышления обращаясь к мужу.) Послушай, я, конечно, не хотела тебе и говорить об этом, потому что считала это пустяками; но теперь, я полагаю, должна тебе сказать: Мирович неравнодушен ко мне и даже намекал мне на это… Я, конечно, сейчас же умерила его пыл и прочла ему приличное наставление; но неужели же этот неприем – месть с его стороны?.. Я всегда считала его за человека в высшей степени честного.
Бургмейер. Вовсе не месть. Подряд, действительно, отвратительнейшим и безобразнейшим образом выполнен… Деньги, которые на него следовали, я все потерял в прошлогодней биржевой горячке.
Клеопатра Сергеевна. Это ужасно!.. Вот уж никак не ожидала того!.. Точно с неба свалилось несчастье.
Бургмейер. Ужаснее всего тут то, что, прими они от меня этот подряд и утвердись за мною новое дело мое, я бы все барыши от него употребил на исправление теперешнего подряда, хоть бы он и был даже принят!.. Ты знаешь, как я привык мои дела делать!
Клеопатра Сергеевна. Еще бы! Но ты объясни все это Мировичу. Он, я все-таки убеждена, человек добрый и умный.
Бургмейер. Что ему объяснять? Разве он поверит мне!.. Он прямо на это скажет: «Всякий подрядчик готов с божбою заверять, что он исправит свой подряд после того, как у него примут его, а потом и надует». Он, кажется, всех нас, предпринимателей, считает за одинаковых плутов-торгашей.
