Ва-банк! - [7]

И вот он снова был здесь – в темно-синем шелковом пиджаке с перламутровыми пуговицами и с этой своей улыбочкой примерного мальчика. Нола подтолкнула ему фишки:

– Желаю удачи.

Перетасовав в последний раз, она подрезала колоду, раздала карты. Она играла на двух колодах, при этом держала их в руке – большинство казино на Стрипе[5] вернулись к старомодной практике, когда дилер сдавал карты с руки, а не из специального ящичка-шуза: игрокам так больше нравилось.

– Страхуйтесь, – объявила она, поскольку первая ее карта оказалась тузом.

– Ну, страхуются только новички да трусы, не так ли? – осведомился он.

Нола глянула на его ставку: пять черных фишек, пять сотен. Крутое начало! По правилам давать советы запрещалось, но Нола считала, что небольшой обмен знаниями еще никому никакого вреда не принес.

– Совсем не обязательно, – пояснила она. – Страховка защитит вашу ставку, если у меня будет блэкджек.

Фонтэйн глянул на свои карты и вскрылся: у него было пятнадцать очков.

– Не-а, – сказал он.

Нола прикусила губу. По части стратегии игры парень ее мечты был полным лопухом. Она глянула на свою закрытую карту – девятка. Значит, у нее двадцать очков. Фонтэйн проигрывал.

– Уверен, что у вас блэкджека нет, – сказал он, улыбаясь.

Нола поджала губы. Шансов, что он наберет шесть и перебьет ее двадцать, практически не было. «Ну что ж, посмотрим, как ты из этого выкрутишься», – подумала она.

– Дайте карту.

Нола выдала – выпала двойка.

– Еще одну, – спокойно произнес он.

Нола посмотрела на него. Теперь у него было семнадцать очков, так называемая «жесткая» ситуация. Брать еще одну карту ему не следовало – разве только он каким-то чудом знал, какая именно карта лежала в колоде.

– Вы уверены? – осведомилась она.

– Абсолютно.

Карта, которую дала Нола, оказалась четверкой. Он набрал двадцать одно очко. Она перевернула свою закрытую карту.

– Нет, вы только поглядите, – сказал он, смеясь. При этом состроил жалостливую гримасу, будто просил прощения. – Я выиграл.

Нола глубоко вздохнула. Да что ж такое получается? Можно подумать, Фрэнк Ален Фонтэйн задумал превратить ее жизнь в нечто вроде «Дня сурка».[6]

У стола возник Уайли. Изо рта у него торчала зубочистка. Незадолго до этого два богатеньких азиата спустили в крэпс[7] семьдесят тысяч, так что, несмотря на проигрыши Нолы, его недельный баланс выровнялся. И чтобы продемонстрировать истинный спортивный дух, он похлопал Фонтэйна по спине.

– С возвращением, мистер Фонтэйн. Не желаете выпить?

– Звучит привлекательно, – ответил Фонтэйн. – Принесите мне «Севен-ап».

– А что-нибудь покрепче не заинтересует?

– Благодарю, но нет. Еще раз спасибо.

Уайли подозвал наряженную в нечто вроде древнегреческой туники официантку. Звали ее Бонни, и она приняла заказ с радостной улыбочкой. Она была новенькой и пока еще относилась к работе в казино с большим энтузиазмом.

– Но я вот о чем подумал! – как бы между прочим заметил Фонтэйн. – У вас не осталось этих восхитительных сигар?

– «Пола Гармириана»? Полагаю, смогу отыскать штучку.

– Буду премного благодарен, – торжественно объявил Фонтэйн.

Однако когда десять минут спустя Уайли вновь появился у стола, сигары для Фонтэйна при нем не было. Зато был древний, тощий и бледностью походивший на зомби Сэмми Манн, который возглавлял службу безопасности казино. По двенадцать часов в сутки Сэмми просиживал перед мониторами камер, не оставлявших без присмотра ни одного квадратного дюйма. Если кто-то начинал слишком уж выигрывать, обязанностью Сэмми было настроить соответствующую камеру и с помощью зума наснимать как можно больше кадров с увеличением. Много лет назад Сэмми охромел, и теперь, когда он ковылял бок о бок с Уайли, казалось, что они срослись, словно сиамские близнецы.

За это время Нола проиграла двадцать партий и более пятнадцати тысяч долларов. Уайли злобно прошептал:

– Возьми перерыв.

Заметно дрожа, Нола стиснула кулаки и отступила от стола. Почувствовав неладное, Фонтэйн придвинул к себе груду выигранных черных фишек.

– Спасибо, дорогуша, – и он протянул Ноле стодолларовую купюру.

Сэмми воздел костлявую длань, в которой каким-то чудом возникла игральная фишка. Глаза у него были блестящие, как стекляшки, и он тяжело сопел крючковатым носом.

– Я тебя знаю, – объявил Сэмми.

Фонтэйн удивленно поднял брови.

– Стонибрук, выпуск 1976 года?

Сэмми яростно замотал головой.

– Тогда средняя школа в Покипси, выпуск 1972 года?

– Вряд ли, – просипел Сэмми.

– Значит, вы хотите, чтобы я сам догадался, – с невинным видом заявил Фонтэйн.

– Я знаю тебя по старым временам, – сказал Сэмми. – Ты промышлял на большой дороге.

Приятные черты Фонтэйна исказились. Нола почувствовала, как по спине побежали мурашки: кажется, интуиция ее не обманывает. В нем мелькнуло что-то знакомое, только она пока не уловила, что именно.

– Вы назвали меня мужчиной-проституткой? – грозно вопросил Фонтэйн.

– Нет, – ответил Сэмми. – Я назвал тебя шулером.

В прежней жизни Сэмми зарабатывал на жизнь тем, что обдирал казино. В шестьдесят он удалился на покой в Палм-Спрингс, превратился в полноценного алкоголика и спустил все свои сбережения. После лечения он вернулся в Лас-Вегас и продал свои знания и умения по распознаванию бывших коллег по бизнесу тому казино, которое предложило лучшую цену. Он стал новообращенным христианином и без зазрения совести гнал из подведомственного ему заведения своих прежних знакомцев.