Ва-банк - [72]

— Это я, — ответила шлюха.

— Твоему парню влепили пулю, прямо в кишки. Идем, он тут, в такси.

Нини выскочила вслед за незнакомцем вместе с подружкой. Они влезли в такси, где на заднем сиденье уже находился Ролан Легран. Нини спросила незнакомца, кто посоветовал позвать ее. Он ответил:

— Не знаю, не могу сказать. — И тут же исчез.

— В больницу «Ларибуазьер», быстро.

Водитель такси, русский, как только с ним рассчитались, поспешил сообщить в полицию о случившемся. А именно о том, что возле дома номер 17 по бульвару Клиши его наняли двое идущих под руку мужчин. Но в машину сел только один, Ролан Легран. Второй же велел ему ехать к бару «Клиши», а сам последовал туда пешком. Этот человек зашел в бар и вышел оттуда с двумя женщинами, а потом исчез. Женщины велели ехать в больницу «Ларибуазьер». «И только когда мы ехали, я узнал, что мой пассажир ранен», — заявил он.

В полиции тщательно все это записали. Записали также показания Нини о том, что ее дружок всю ночь напролет резался в карты в том же баре, где она промышляла, играл с совершенно незнакомым ей человеком, и потом они пили в баре тоже с совершенно незнакомыми людьми, и вот, когда все ушли, Ролан ушел тоже, один. Согласно показаниям Нини, никто за ним не заходил.

Комиссар Жирарди и инспектор Гримальди допросили умирающего Ролана Леграна в присутствии его матери. Врач сказал, что положение безнадежное. Я прочитал отчет об этом допросе, он был опубликован в книге, состряпанной на скорую руку журналистами, где меня смешали с грязью. Вот он, отрывок из этой книги:

— Здесь, рядом с вами, комиссар полиции и мать, самый близкий и дорогой вам человек. Скажите правду. Кто в вас стрелял?

— Папийон Роже, — ответил умирающий.

Мы попросили его поклясться в правдивости этих слов.

— Да, месье. Клянусь. Я говорю правду.

И мы удалились, оставив мать у постели сына».

Итак, все стало ясно: в Ролана стрелял человек по имени Папийон Роже.

Этот Ролан Легран работал на бойне, а по совместительству являлся сутенером своей подружки Нини. Жили они вместе в доме под номером 4 по улице Элизи де Бо Ар. Он не был по-настоящему знаком с преступным миром, но как любой человек, шляющийся ночами по Монмартру, и завсегдатай разных тамошних заведений знал нескольких Папийонов. И, поскольку опасался, как бы вместо одного Папийона не арестовали другого, очень отчетливо назвал имя. Конечно же, он хотел, чтобы полиция наказала его врага. Итак, Папийон Роже. Таково было предсмертное заявление Леграна, слова его не расходились и с показаниями Нини. Никто из них не назвал меня убийцей.

И тут возникли еще четыре свидетеля. Они заявились в больницу задать два вопроса: во-первых, был ли раненый на самом деле Роланом Леграном, и, во-вторых, в каком он поступил состоянии. Эти люди тоже не являлись членами преступного мира, они открыто приходили и уходили. Забрали их прямо на улице и посадили в камеру предварительного заключения в 18-м участке.

Их имена были: Жорж Гольдштейн, 24 года; Роже Дори, тоже 24; Роже Журма, 21 год, и Эмиль Кейц, 18 лет.

Заявления, которые они сделали комиссару в участке, свалились как снег на голову. Гольдштейн утверждал, что в толпе будто бы случайно услышал, что человек по имени Легран ранен, что в него три раза стреляли из револьвера. Поскольку у него был друг по имени Ролан Легран, он тут же поспешил в больницу, выяснить, не он ли это. По пути встретил Дори и двух других и попросил их пойти с ним. Остальные трое ничего не знали ни о происшествии, ни о жертве.

Комиссар спросил Гольдштейна:

— Вы знакомы с Папийоном?

— Да, немного. Встречались иногда. Он знал Леграна — это все, что я могу вам сказать.

Ну и что? Что с того, что Папийон? Их на Монмартре пять или шесть. Не заводись, Папи, спокойно, старина. Придется вспомнить все с самого начала. Мне двадцать четыре года, и я читаю свое дело в камере Консьержери.

«Показания Дори. Гольдштейн попросил его пойти с ним в больницу, выяснить что-то о человеке, имени которого он не назвал. Дори пошел с ним в больницу, где Гольдштейн спрашивал, серьезно ли ранен этот самый Легран.

— Вы знаете Леграна? Вы помните Папийона Роже? — спросил комиссар.

— Нет, Леграна не знаю. А человека по имени Папийон — да. Встречал на улице. Его все знают. Говорят, он террорист. А больше ничего не знаю».

Третий, Журма, заявил, что, когда Гольдштейн вышел из больницы, куда заходил с Дори, он сказал: «Это мой друг, сомнений нет». Но ведь до того, как он заходил туда, он не был в этом уверен, верно?

«Комиссар:

— Вам знакомы человек по имени Папийон Роже и человек по имени Легран?

— Да, Папийона знаю. Часто болтается в районе Пляс Пигаль. Последний раз видел его месяца три назад».

Примерно то же заявил и четвертый. Он не знал Леграна, а вот Папийона знал, но с чисто внешней стороны.

В первом своем заявлении мать тоже подтвердила, что ее сын называл Папийона Роже.

Итак, до сих пор все было ясно и однозначно. А потом вдруг начались какие-то грязные закулисные игры. Причем все свидетели давали показания по доброй воле, никто на них не давил, не угрожал, никто ничего им не подсказывал.

Короче, до того, как произошла трагедия, Ролан находился в «Клиши», где все остальные посетители были ему незнакомы, несмотря на то, что играли с Роланом в карты, что довольно странно. Так и остались неизвестными до самого конца.