Ва-банк - [16]

Меня это дико злило, и я перепробовал все, чтобы заставить мула двигаться вперед. В конце концов меня осенило — я потыкал зажженным концом сигары мулу в ухо. Он помчался, как породистый жеребец. Я ликовал. Обгоняя Жожо, помахал ему. Но подлое животное оборвало свой галоп так же резко, как и начало, и стало таранить мною дерево, изрядно покалечив мою ногу. Я оказался на земле, теперь уже моя задница была вся в колючках. Рядом старик Жожо повизгивал от удовольствия, как ребенок.

Не буду описывать в красках, как я в течение двух часов гонялся за мулом, как он дрался, пукал и так далее. Наконец, почти бездыханный, весь в колючках, умирающий от жары и усталости, я умудрился взгромоздиться на этого упрямого ублюдка. На этот раз он шел, как ему хотелось, я уже устал ему перечить. Первую милю я проехал, лежа на его спине задницей вверх, пытаясь одновременно вытащить из нее колючки, от которых она горела огнем.

На следующий день мы бросили эту скотину, эту подлую рожу на постоялом дворе; еще два дня плыли на каноэ и день шли пешком с тюками на спине, и вот мы на руднике…

Я вывалил свой груз на грубый деревянный стол у какой-то закусочной на открытом воздухе. Силы мои были на исходе, хотелось удавить Жожо. Он стоял тут же, лишь несколько капель пота выступило у него на лбу, и глядел с понимающей улыбкой, словно спрашивая: «Ну, как ты себя чувствуешь? О'кей?»

— Просто замечательно. А как же иначе? Однако скажи мне, зачем ты заставил меня тащить лоток, кирку и сито, хотя мы не собираемся здесь ничего копать?

Жожо принял скорбный вид.

— Папийон, ты меня разочаровываешь. Подумай сам — если здесь появляется человек и не привозит с собой ничего, никаких орудий труда, тогда спрашивается, зачем он сюда пришел? Этот вопрос задавали бы себе все, кто неотступно следил за тобой через дырки и щелки в стенах и крышах домов, как только ты появился в этой деревне. Понял?

— Понял.

— То же самое касается и меня, хотя у меня с собой ничего нет. Предположим, я появлюсь здесь, руки в карманы, и займусь только игрой, больше ничего не делая. Как ты думаешь, Папи, что станут говорить все эти старатели и их девки? Этот старый французишка — профессиональный игрок, — вот что они скажут. Поэтому сейчас ты увидишь, что я буду делать. Попытаюсь достать в деревне подержанный насос и еще двадцать метров толстого шланга и два-три желоба для промывки породы. Это длинный деревянный ящик, разделенный на несколько отделений, в каждом из которых сделаны отверстия. Набираешь в него породу и работаешь: бригада из семи человек может промыть земли в пятьдесят раз больше, чем дюжина работающих по-старому. Как владелец насоса я получаю двадцать пять процентов от добытых алмазов, но, что самое важное, — у меня есть все основания находиться здесь. Никто не сможет сказать, что я живу игрой. Но так как я все-таки еще и игрок, то не прекращаю играть и вечером. Понял?

— Ясно, как Божий день.

— Сообразительный парень. Два фрескос, сеньора. Полная приветливая пожилая светлокожая женщина принесла стаканы, наполненные шоколадного цвета напитком со льдом и дольками лимона.

— Восемь боливаров.

— Больше, чем два доллара! Черт подери, жизнь здесь недешевая.

Жожо расплатился.

— Как у вас тут идут дела?

— Так себе.

— А все-таки?

— Людей много, а алмазов мало. Это месторождение обнаружили три месяца назад, и с той поры народ сюда повалил: здесь уже четыре тысячи человек — многовато для кучки алмазов. А он кто? — спросила она, указывая на меня подбородком. — Немец или француз?

— Француз, он со мной.

— Бедолага!

— Почему это бедолага? — поинтересовался я.

— Да слишком ты молод и хорош собой, чтобы умирать. Тем, кто приходит с Жожо, никогда еще не везло.

— Заткни пасть, дура. Пошли, Папи.

Мы поднялись, и старуха сказала мне на прощанье: «Будь осторожен!»

Безусловно, я ничего не сказал о том, что мне говорил Хосе, а Жожо был удивлен, что я даже и не пытаюсь выяснить, что скрывается за ее словами. Я почувствовал, что он ждет вопросов, но их не последовало. Он казался расстроенным и все время искоса поглядывал на меня.

Довольно скоро, переговорив с разными людьми, Жожо нашел какую-то лачугу. Три маленькие комнаты, кольца, чтобы повесить гамаки, и несколько картонных коробок. На одной из них стояли пустые бутылки из-под пива и рома, на другой — битый эмалированный таз и полная воды лейка. Для одежды натянуты веревки. В доме был земляной утрамбованный пол, очень чистый. Стены сложены из кусков упаковочных ящиков: на них все еще можно было разобрать названия марок мыла и сухого молока. Каждая комната была три на три метра. Никаких окон. Я задыхался и снял рубашку.

Жожо в изумлении уставился на меня.

— Ты что, спятил? Представь себе, что кто-то зайдет сюда. У тебя и так порочная морда, а если ты еще продемонстрируешь свою татуированную шкуру, то это все равно, что дать объявление: «Я мошенник номер один». Веди себя как следует.

— Но мне нечем дышать, Жожо.

— Ничего, это дело привычки.

Мы соединили две комнаты в одну: «Это будет казино», — усмехнулся Жожо. Подмели пол и пошли покупать рамы, ром и бумажные стаканчики для питья. Мне не терпелось увидеть, что это за игра.