В железном веке - [12]

И вот однажды пришло письмо от матери. Она писала, чтобы Эббе как можно скорее взял расчет и срочно приехал: отец, мол, серьезно заболел. Когда Эббе вошел в родной дом, то оказалось, что беда еще страшнее, чем он думал, — такая страшная, что у него в глазах потемнело. Отец, человек умный и справедливый, пользовавшийся в округе большим уважением, произвел растрату доверенных ему казенных денег. Как это произошло, никто бы не мог сказать, и меньше всего он сам. Родители Эббе отличались бережливостью, никогда ничего не тратили сверх того, что приносило хозяйство, и вообще не позволяли себе никаких излишеств, кроме разве благотворительности, да и то в очень скромных пределах. Но внезапная ревизия установила недостачу в тысячу ригсдалеров; это была крупная сумма денег, и ни отец, ни мать совершенно не представляли себе, как ее возместить. Тем не менее раздобыть ее надо было во что бы то ни стало, иначе отцу грозило судебное преследование. Судья обещал Массу Фискеру, отцу Эббе, ничего не разглашать, если только Масс вернет деньги.

И молодой Эббе сделал то, что было ему всего тяжелее. На соседнем хуторе жила Ленэ, богатая девушка, уже не молодая; она влюбилась в него. Красотой Ленэ не отличалась, да и добротой, пожалуй, тоже; Эббе в детстве терпеть ее не мог. И вот теперь, чувствуя, что он приносит в жертву и любовь, и все счастье своей жизни, он написал Анн-Мари полное отчаяния прощальное письмо, а потом отправился к Ленэ свататься. Тяжелее всего было, пожалуй, то, что ни отец, ни мать даже не попытались удержать его. Пусть бы они хоть для виду сказали: «Брось эту затею»; но они как будто даже были довольны, — так ему показалось.

Эббе сделал предложение и поставил только одно условие: обойтись без церковного оглашения, чтобы можно было немедленно обвенчаться.

Доброе имя Масса Фискера было спасено, но сам он вышел из этой истории надломленным человеком.

Сразу после женитьбы Эббе пришлось взять на себя все хозяйство. Молодого хозяина Хутора на Ключах нельзя было назвать жизнерадостным. Перед Эббе простиралась долгая, серая, беспросветная дорога его будущей жизни. Но, может быть, именно потому, что он ничего хорошего от нее не ждал, она сложилась лучше, чем можно было думать. Ленэ оказалась вовсе не такой плохой женой; она горячо взялась за устройство семейного очага и родила двух здоровых, крепких детей. Перед Эббе она благоговела, и это привело к тому, что с течением времени она стала чувствовать и думать, как он. Даже ее врожденная скупость исчезла с годами, она научилась уделять кое-что от своего добра другим, а для Эббе это всегда было бесспорным доказательством доброго сердца. После смерти родителей Ленэ унаследовала их хутор; земельные участки были присоединены к землям Эббе, ветхие же постройки снесены. Таким образом Ленэ внесла свою долю в процветание Хутора на Ключах, который отныне считался одним из самых крупных хозяйств прихода.

На рубеже нового века Ленэ умерла. Эббе было тогда немного больше пятидесяти, но позади уже лежала целая жизнь; и хотя эта жизнь прошла гораздо лучше, чем он ждал, она все же была не такой, как мечталось о том в юности. Казалось, точно он все время собирал силы, чтобы нести бремя; терпение стало его отличительной чертой. Зато поднять что-либо сил уже нехватало, они явно остановились в своем росте: ничего плодотворного совместная жизнь его с Ленэ не принесла. Но, быть может,' жизнь мужа и жены вообще не задумана как источник вдохновения; это в конце концов скорее испытание для души на ее прочность, податливость и способность переносить страдания и... прощать. Так рассуждал про себя Эббе Фискер. Ведь на лицах всех окружающих, думалось ему, можно прочесть, что они во всяком случае не более счастливы в браке, чем он, чаще всего наоборот, хотя женились они при куда более радостных и спокойных обстоятельствах.

О светлой невесте, подруге своей молодости, которую он узнал в самую яркую пору своей жизни, в пору пребывания в Высшей народной школе, он с того времени ничего не слышал и даже попыток не делал что-либо узнать о ней. Усилием воли он держал в узде свое сердце и память и не позволял своим мыслям выходить за пределы домашнего обихода. Теперь все это уже давно погасло. И вообще, разве не в том заключается счастье верного супружества, что муж и жена гасят друг в друге порывы и, переступив через их потухшее пламя, приходят к дружбе, как два товарища.

Он сразу почувствовал утрату товарища, оставшись вдовцом, с большим хозяйством, какое представлял собой его хутор. На руках у него были дети; чем они становились старше, тем настойчивее шли они своими путями, уводившими их от отца. Истина, гласящая, что отцы могут привязать к себе детей, стараясь их понять, звучит неплохо, но осуществить ее в жизни не так-то легко. Какое дело молодежи, как старики понимают жизнь? И сын и дочь были добрые и умные дети, но они жили в своем собственном мире, который был, — да и вполне естественно, это-то отец сознавал, — совершенно отличным от его мира. Эббе узнал одиночество, и помочь ему в этом никто не мог; у него не было близкого человека, с которым бы он мог отвести душу. Но зато он за годы своей жизни приобрел большое душевное богатство, и оно всегда было с ним; на своем жизненном пути он собрал много мыслей и наблюдений и обрел некое таинственное познание, корень которого лежал не в его личном существовании, а, вероятнее всего, во всей жизни человечества. Эббе все чаще задумывался «ад судьбами человечества и говорил иногда, что он, вроде крохотного земного шара, тащит на себе целый мир в своем полете сквозь пространство. В глубине души он и теперь еще не утратил жизнерадостности.