В зеркале сатиры - [32]

— Неправду?

— Да уж так. Нынче молодежь к другому тянется.

— Что же, по-вашему, волнует сейчас молодые умы?

— Ну хотя бы песня…

Кай Юльевич поразился во второй раз. Громы небесные! Человек, интересы которого не простирались дальше прилавка мясного магазина, вдруг заговорил о песнях. Что случилось?

Канюка рассказал о тревожных переменах в поведении Ромки. Теоретик задумался. Затем, чтобы выиграть время, пустился в пространные рассуждения.

— Вот случай, — говорил он, — когда жизнь, практика стучатся в двери теории. Практические потребности возникают и накапливаются постепенно. Но наступает критический момент, и они начинают настойчиво искать выхода. Задача теории — указать его.

Канюка прервал это словоизвержение, уместное разве лишь в студенческой аудитории.

— Что вы посоветуете, Кай Юрьевич? — спросил он.

А совет уж сложился в голове Теоретика.

— Надо создать собственный гимн.

— Гимн? — не понял Канюка.

— Да, гимн, и не надо бояться этого слова. Вы, Матвей Лазаревич, правильно заметили, что молодости свойственна тяга к романтике. Меркантильные интересы, в которых погрязли их родители, чужды молодым людям. Надо сделать так, чтобы ореол романтики коснулся и скудных пока нив кооператива «Лето». Пусть зазвучит наш региональный, так сказать, цеховой гимн, и он совершит благотворный поворот в умонастроениях юношества.

Мысль понравилась Канюке.

— Согласен, — сказал он. — Только давайте поскорей.

Диогенов поморщился, как при зубной боли.

— Такие дела так просто не делаются. Необходимо время, потребуются и деньги.

— Сколько?

Лицо Теоретика опять исказила страдальческая гримаса:

— Мне лично — ни копейки. Но поэта, которому мы поручим это дело, придется поощрить. Может быть, даже возникнет необходимость в творческой командировке. Не будем отступать от сложившихся литературных традиций. Кстати, вы, случайно, не знаете, кто это пописывает стишки в нашей стенгазете?

— Сынок художника, который недавно вступил в кооператив. Оболтус, каких свет не видал.

— Мне трудно судить о его моральном облике, но слог у парня совсем неплох. Правда, псевдоним он мог выбрать и получше. «Раненый олень» — это годится только для декадентского журнальчика. Пришлите мне этого Олененка.

Так и договорились: Диогенов обеспечивает творческую сторону задуманной операции, Канюка — материальную.

По единодушному согласию, достигнутому между членами правления, в распоряжение председателя выделялся определенный процент от паевых взносов для всякого рода не предусмотренных сметой расходов. И он распоряжался этими суммами самостоятельно, представляя время от времени устный отчет правлению. Из этого фонда оплачивались услуги Теоретика, по этой же статье предполагалось провести и расходы на создание гимна.

Встреча его будущего автора с Теоретиком состоялась на следующий день. Оказалось, что облик поэта полностью соответствует избранному им псевдониму. Высокий, стройный, он действительно напоминал оленя, служившего некогда украшением галаховского ландшафта. А затаенная в глубине его больших глаз душевная боль свидетельствовала о незаживающих нравственных ранах.

— Молодой человек, — спросил Диогенов, — приходилось ли вам бывать в Крыму?

— Приходилось, — меланхолично ответил поэт, носивший, впрочем, за пределами литературы вполне прозаическое имя Тимофей.

— Ну и как вы нашли этот чудесный уголок нашей земли, какие образы он вам навеял?

Оказалось, весьма смутные, потому что родители возили Тимошу в Крым двухлетним несмышленышем. Перешли к деловым переговорам. Условились, что кооператив обеспечивает «Раненому оленю» двухнедельную поездку в Крым, а он привозит оттуда готовый текст гимна.

Поэт вернулся не через две, а лишь через три недели. Он загорел, стал, кажется, еще стройнее, боль в глазах поуменьшилась. Явное свидетельство того, что нравственные раны частично успели зарубцеваться.

Диогенов встретил прибывшего вопросом:

— Могу я предположить, что встреча с музами была плодотворной?

Вместо ответа поэт, скромно потупив взор, положил на стол Теоретика отпечатанный на машинке текст. Он гласил:

Люблю тебя, Галаховка, без меры, без предела,

Галаховка, ты к сердцу моему навечно прикипела.

Галаховка, Галаховка, ты яблонь нежный цвет,

Тебя милей и краше в целом свете нет.

Шумят твои дубравы, да гладь озер блестит,

То солнце светит ласково, то дождик моросит.

Свободно дышат люди, галаховцы мои,

Умельцы-огородники, крестьянские слои!

— Ну что ж, неплохо, — прочитав текст, высказал свое мнение Теоретик. — Есть и лирика, и патриотические мотивы, и даже социальный момент. Не хватает, пожалуй, только труб…

— Труб? — упавшим голосом спросил юный бард.

— Да, не хватает, знаете, этаких трубных, мажорных звуков.

— Будут трубы, — пообещал Олень с заживающими ранами и, забрав текст, ушел.

В новом варианте гимна появился припев:

Лишь проснешься поутру,

А труба трубит: «Ру-ру!»

Слабым силы придает,

Веселит честной народ!

— Боюсь, мой мальчик, — сказал Диогенов, — что вы поняли меня слишком буквально. Хотя зачем эти придирки? Считайте, юноша, что три недели солнца и неги вы заработали честно.

Гимн ЖСК «Лето» можно было считать почти состоявшимся. Самодеятельные певцы, подобрав на свой страх и риск мотив к одобренному Теоретиком тексту, начали репетиции. Первое торжественное исполнение гимна решили приурочить к отчетно-выборному собранию. Но Ромка этого уже не дождался, как не дождался он и школьного праздника, на котором ему должны были вручить аттестат об окончании восьмилетки. Уйдя теплым майским вечером на станцию, Ромка домой не вернулся.