В южных морях - [67]

Ссора не принесла никаких других потерь, жестоким людям это может показаться смешным. Однако мы видели вокруг серьезные лица, и — факт, говорящий о многом, — Том закрывал ставни бара. Клиентура могла отправляться в другое место. Мистер Уильямс мог наживаться сколько угодно, но с Тома в тот день было достаточно. Действительно, все висело на волоске. Один человек пытался выхватить револьвер — я так и не смог узнать из-за чего, пожалуй, он и сам не смог бы сказать. Один выстрел в переполненной комнате почти наверняка попал бы в кого-то. Там, где много вооруженных людей и все пьяны, он почти наверняка повлек бы за собой другие. Женщина, увидевшая оружие, и мужчина, отнявший его, вполне возможно, спасли белую общину.

Толпа незаметно растеклась, и до конца дня наш район погрузился в тишину, на улицах не было ни души. Но это спокойствие было только местным; дин и перейди все еще лились в других кварталах; и мы еще раз увидели буйство на островах Гилберта. В церкви, куда мы отправились фотографировать, раздался внезапный пронзительный крик. Сцена, которую мы увидели из дверей большого темного помещения, была незабываемой. Пальмы, необычные, разбросанные дома, флаг острова, развевающийся на высоком флагштоке, были залиты невыносимым светом. Посередине две дерущиеся женщины катались по траве. Их было легко различить, так как одна оставалась только в риди, а другая была одета в холоку (платье) яркого цвета. Первая одерживала верх, впивалась зубами в лицо противницы и трясла ее, как собаку, другая беспомощно царапалась и отбивалась. Какой-то миг мы видели обеих катавшимися, сцепясь, будто хищники, потом толпа сомкнулась и заслонила их.

В тот вечер мы не могли решиться остаться ночевать на берегу. Но мы были путешественниками, людьми, приплывшими издалека в поисках приключений, ретироваться при первом же знаке надвигающегося волнения было бы в высшей степени непоследовательно, и вместо этого мы отправили людей на судно за нашими револьверами. Не забывайте о таахауку, мистере Рике, мистере Осборне, а миссис Стивенсон училась обращаться с оружием на людной дороге — стреляла по бутылкам к восторгу туземцев. Капитан Рейд остался на берегу, чтобы в случае чего быть рядом, и мы улеглись спать в обычное время, приятно взволнованные дневными событиями. Ночь была великолепной, тишина очаровательной, однако, когда я лежал в гамаке, глядя на яркий свет луны и неподвижные пальмы, мне не давала покоя отвратительная картина двух сцепившихся во враждебных объятиях женщин, одетой и раздетой. Причиненный вред, пожалуй, был небольшим, но я смотрел бы на смерть и резню с меньшим отвращением. Возврат к этому примитивному оружию, зрелище человеческого зверства, дикости потрясли меня глубже, чем подсчет военных жертв. В нашей стране, в нашей истории есть вещи, о которых приятно забыть. Преступления, болезни, смерть — явления обыденные, воображение принимает их с готовностью. Но интуитивно отвергает то, что вызывает образ наших собратьев в наихудших чертах, скотских, мерзких, живущих, как придется, волосатых мужчин с волосатыми женщинами в древних пещерах. И однако, чтобы быть справедливым к диким островитянам, мы не должны забывать трущобы и притоны наших больших городов; я не должен забывать, как пришел пообедать через Сохо и увидел то, что отбило у меня аппетит.

Глава пятая РАССКАЗ ОБ ОДНОМ ТАПУ (ПРОДОЛЖЕНИЕ)

16 июля, вторник. Ночью прошел дождь, внезапный и шумный, как обычно на островах Гилберта. Меня до рассвета разбудил крик петуха, и я погулял по огражденной территории и по улице. Тучи унесло, луна светила как никогда сильно, воздух был неподвижен, будто в комнате, и однако по всему острову раздавался барабанящий звук капели, со свесов крыш — частой, с высоких пальм — более редкой и громкой. В этом ярком ночном свете интерьеры домов чернели сплошной массой, кое-где луна заглядывала под крышу, образуя серебристый пояс между ней и верхом стены и отбрасывая на пол косые тени столбов. Нигде в городе не было ни лампы, ни тлеющих в жаровне углей, никто не шевелился, я подумал, что один не сплю, но полицейские, верные своему долгу, несли свою службу, ведя счет времени; вскоре сторож медленно, мерно прозвонил в соборный колокол: четыре часа, сигнал побудки. Казалось странным, что в городе, предавшемся пьянству и буйству, вечерний звон и reveille[52] все же звучат, и сигналам этим повинуются.

Наступил день и перемен почти не принес. По-прежнему стояла тишина, город спал, люди спали. Даже те немногие, что проснулись, главным образом женщины и дети, не шумели и держались в густой тени кровель, требовалось остановиться и пристально вглядеться, чтобы увидеть их. По пустынным улицам мимо спящих домов ко дворцу прошла ранняя депутация; короля неожиданно разбудили, и он выслушал (надо полагать, с головной болью) неприятную правду. Миссис Рик, неплохо владевшая местным языком, держала речь; она объяснила больному монарху, что я близкий друг королевы Виктории, что по возвращении я немедленно извещу ее о положении дел в Бутаритари, и если в мой дом еще раз вторгнутся туземцы, сюда для возмездия будет отправлен военный корабль. Не скажу, что это было истиной — скорее оправданным и необходимым приукрашиванием истины с поправкой на географическую широту, и это определенно подействовало на короля. Король разволновался, он сразу понял (по его Словам), что я человек значительный, но не представлял, что до такой степени, и на дом миссионера было наложено тапу под страхом штрафа в пятьсот долларов.