В якутской тайге - [63]

Вот и Владивосток. У гранитных берегов бухты Золотого рога напевает свою извечную песню морской прибой.

Большие толпы людей встречают пароходы, прибывающие с далекого севера. Сурово смотрят жители на пепеляевцев, длинной вереницей спускающихся по трапу на берег. Летят и как шрапнель рвутся над ними ядовитые словечки, шутки, от которых передергивает белых вояк.

— «Русские»?! Какие же вы русские люди? Русские все давно дома работают, а вас эвона куда занесло — насилу добрались!..

Владивосток, словно умытый, посвежевший, уже не напоминал того загрязненного города с противным запахом духов и пота, каким он выглядел во время разгула белогвардейщины, усиленно культивировавшей проституцию.

Все примечают пепеляевцы и здесь, и на пути в Читу, куда их направили под вооруженной охраной. Они видят хорошо возделанные, засеянные поля, толпы довольных, опрятно одетых крестьян, бойко торгующие кооперативные магазины. Дивятся белогвардейцы на все, как прозревшие слепцы. Где же страшное «большевистское засилье», «всепожирающее варварство» совдепов?..

— Брехали за границей о России! Верное слово, брехали, сволочи! — неслось из солдатских рядов.

Суд над бывшим генералом Пепеляевым состоялся в г. Чите в январе 1924 года. Слушал дело революционный трибунал 5-й краснознаменной армии. Всего суду было предано семьдесят восемь человек командного состава. Байкалов и я были вызваны на суд в качестве свидетелей.

Процесс над пепеляевцами шел около двадцати дней. Незадолго до вынесения приговора в газете «Дальневосточный путь» было опубликовано письмо за подписью подсудимых. Обращаясь к тем, кто находился в эмиграции, пепеляевцы писали:

«Из зала суда, в тот день, когда должно закончиться судебное следствие по нашему делу, мы хотим сказать свое последнее слово тем, кто еще до сих пор по доброй воле остается за пределами Советской России, в стане загнанной туда контрреволюции.

Мы все были упорными и последовательными врагами соввласти и боролись с нею до последней возможности. Оторванные в свое время от народа, выросшие и воспитавшиеся в неподвижном болоте мещанской среды дореволюционного безвременья, сбитые с правильного пути искусственно подогретым шовинизмом германской войны, мы испугались разрушительных волн революции, не поняли значения ее очищающей грозы и бури, которая ломала вековые устои народного рабства, и разрушение этих устоев приняли за насилие над своим народом, в страшных муках рождавшим свою революцию.

…Питаемые вздорными слухами о соввласти и систематической ложью продажной зарубежной печати, мы упорно держали в своих руках это орудие до тех пор, пока последний удар Красной Армии не выбил его у нас из рук и не заставил нас вернуться в Россию в качестве пленников соввласти.

И только здесь, в Советской России, только тогда, когда мы начали невольно присматриваться к ней и тем людям, которые ею управляют сейчас, мы поняли, как жестоко мы ошиблись…

Мы обращаемся к тем, кто искренне и глубоко любил свою родину и кто заблуждается до сих пор, как заблуждались мы. И мы говорим им: вдумайтесь в это наше последнее обращение, вернитесь к Советской России, отдайте себя на ее суд, идите сюда работать и выковывать именно здесь, рука об руку с соввластью, то благополучие и счастье нашего народа, за которое мы так долго и так неумело боролись.

Оторвавшись от Советской России, ничего не зная о ней, вы, быть может, готовитесь так же, как это сделали и мы, к борьбе с бандами разрушителей, думая, что вашей борьбою с соввластью вы возродите Россию, и вы не замечаете, как не замечали и мы, что вы сами уже превратились в банды, а великая и сильная Россия уже возродилась без нашей помощи и даже вопреки нашей борьбе с нею создала свою могучую, организованную и непобедимую Красную Армию…

Идите в Россию и служите соввласти.

Помогите ей укреплять хозяйственное благополучие и военную мощь новой, рабоче-крестьянской России.

Преступниками будут те, кто на радость врагам русского народа поднимет руки свои на Советскую Россию, ибо они поднимут их на новую свободную Россию».

Среди 78 подписавших это письмо были, разумеется, искренне раскаявшиеся в своих преступлениях, а некоторые, возможно, поставили свои подписи в надежде, что это может смягчить приговор.

В своих последних словах суду каждый подсудимый признал вину перед трудящимися и Советской властью и просил смягчения наказания.

Пепеляев в последнем слове сказал:

— Физическая смерть мне не страшна, мне тяжела смерть идейная. Я долго и упорно боролся против Советской власти. Я глубоко верил, что борюсь за родину, за народ, а не иду против него.

Теперь, к сожалению, слишком поздно. Сквозь тюремную решетку я увидел и понял, что я жестоко ошибался и что за нашей спиной и на нашей крови другие наживали деньги, а нас толкали в пропасть, куда и я докатился.

Какой бы приговор мне ни был вынесен, я буду считать его вполне заслуженным.

Приговором пролетарского суда 26 человек подсудимых, в том числе и Пепеляев, были приговорены к высшей мере социальной защиты — расстрелу. Остальные подсудимые были лишены свободы на разные сроки.

По ходатайству Дальневосточного ревкома, представителей защиты и по просьбе самих приговоренных постановлением ВЦИК высшая мера социальной защиты была всем им заменена десятью годами лишения свободы.